Книга Ведьма - Анна Никода

— Иди к голове, я позже подойду.

У калитки мы разошлись — Ника побрела через мост и вскоре пропала за пеленой снега, я, загребая белый пух сапогами, двинулась к соседям.

Мальчик и правда был очень плох — и дело тут было вовсе не в проклятии или порче, как я сначала было подумала, памятуя о ведьме. Обычная простуда, тщательно скрываемая от родителей, вскоре получила дополнительный допинг в виде промокших ног — сунулся сдуру на речку лед проверить — и переросла в полноценный бронхит. Митька пылал жаром, как раскаленная печка. В маленькой комнатке близнецов остался только он, девочка спала с родителями и при виде меня, испуганно пискнув, шмыгнула за угол. Митька не испугался — сомневаюсь, что он вообще меня узнал, едва вынырнув из вязкого бреда. Худенькое тельце колотило в ознобе, в комнате стоял терпкий запах пота и спертого, давно не проветриваемого воздуха.

Я подошла к нему.

Положила холодную руку на лоб, даря краткое облегчение.

— Вот это заварите, пятнадцать минут на водяной бане, воды ровно полстакана. Процедить, и дать мне вместе с марлей.

Минут двадцать я осматривала и обнюхивала паренька под пристальным взглядом его отца, не пожелавшего бросить единственную кровиночку на съедение ведьме, затем аккуратно обмакнула марлю в получившуюся зеленовато-коричневую водицу и откинула одеяло. Как я и думала, хуже всего было пальцам ног — нехорошего фиолетового оттенка, с облупившимися ногтями. Осторожно прижав влажную ткань к его ступням, я переждала несвязные стоны ребенка и начала аккуратно обтирать каждый маленький пальчик. Бедный ребенок.

— Чего это, порча, а? — сипло поинтересовалась Машка, возникая за моей спиной.

— Не порите чушь, — огрызнулась я раздраженно. — Это обычное обморожение. От него пошло дальше…

Пока она не начала причитать, я достала из сумки небольшую банку, до краев наполненную барсучьим жиром, смешанным с травами.

— Будете смазывать трижды в день.

Обработав ноги, я остатками раствора прошлась по телу мальчика, сбивая температуру — через пару минут он начал затихать, а мы вернулись на маленькую кухню.

— Это будете в чай добавлять, с медом. Этим — растирать грудь на ночь, а это — смешать с ложкой меда и давать по утрам. Завтра можете ненадолго окно открыть, чтобы проветрить, а то совсем задохнется…

Отдав последние наставления, я поскорее сбежала.

Я никогда не боялась темноты. Не любила — да, но не боялась. Раньше. Теперь, зная, что где-то там скрывается вурдалак и неизвестно чем занимается ведьма, идти впотьмах через деревню было более чем неуютно.

— Чего так долго, мы уже почти все помылись, — лениво попенял мне Гришка, когда я вошла в кухню. Честная компания — за исключением участкового — расселась за столом вокруг ополовиненной сковородки со сладко пахнущим салом с картошкой.

— А где? — я не стала уточнять, все и так поняли.

— Пошел за полотенцем, — откинувшись на стуле и блаженно прикрыв глаза, Ника опустила в рот очередной кусочек покрытого золотистой корочкой сала. — Боже, это восхитительно!

У наблюдавшего за ней Гришки был вид кота, который гипнотизирует жбан сметаны.

— Потолстеешь, — припугнула я, отправляясь в баню. Кто-то из этих троих подкинул дров и если помылась я еще нормально, то в парилке было градусов сто. Но я, все еще помня о неурочных купаниях, с блаженным стоном забралась на верхнюю полку и растянулась там, вдыхая раскаленный влажный воздух. За окном шел снег. Не нужно бы, конечно, после темноты мыться, но с другой стороны, когда еще нечисти кости погреть?

В мойке что-то методично поскребывалось — то ли глупая мышь, то ли банник, которого я выгнала из парилки. Лень было даже настораживать уши — настолько меня разморило. Закрыв глаза, я расслабилась, чувствуя как, наконец, уходит речной холод из костей и покалывает кончики пальцев на ногах от удовольствия.

— Прости, дорогой, скоро уйду, — пробормотала я в пустоту. Поскребывание прекратилось, затихнув буквально на пару секунд и возобновилось снова — едва слышное, но въедливое. Я попыталась его игнорировать, но мерзкий звук не давал окончательно впасть в желанное забытье. Да что там происходит в конце-то концов?

Рывком поднявшись с полки, я охнула от неожиданности — от жара голова закружилась и дверей внезапно стало несколько.

Ухватившись со второй попытки за нужную ручку, я распахнула дверь в мойку. Никого.

СКРЕБ.

Скреблось в наружные двери. В предбаннике звук был отчетливым и более мерзким, методичным, словно машинным.

Наверное, коты решили погреться — подумала я, и, зная, что у головы были кошки, которые любили дрыхнуть под крышей бани, распахнула двери:

— Да заходите уж… — окончание фразы застряло у меня в горле. На узком крылечке, невесть как уместившись массивной, но какой-то нескладной, словно изломанной фигурой, сидела тварь. Длинная, узкая морда залита замерзающей кровью, на выпирающих кривых клыках — ошметки линолеума, которым была оббита дверь, вперемежку с опилками. Абсолютно стеклянный взгляд прояснился, только когда она увидела меня, но я не дала ей возможности что-нибудь предпринять. В такие моменты над человеком во мне брали верх звериные инстинкты, а потому в мгновенно изменившемся горле заклокотало, и в следующий миг по деревне разнесся, масляно растекаясь в разные стороны, угрожающий рык.

Разумная была тварь или нет, но такие намеки понятны всем. Когда я замолчала, единственным напоминанием о ней были покачивающиеся кусты малины, через которые оно продралось, пятясь задом.

Резко захлопнув дверь, я хватанула ртом воздух, приходя в себя. Сердце колотилось, как сумасшедшее. Прижавшись к двери, я прислушалась, затем на всякий случай подпела ее ручкой швабры, хотя эта гадина явно тупа как пробка — то ли не догадалась, то ли не смогла открыть дверь, которая распахивалась на себя. В мойке было маленькое окошко. Вытерев запотевшее стекло, я сощурилась, глядя в темноту, затем досадливо щелкнула выключателем — баня погрузилась во тьму.

Вроде тихо — кусты неподвижны, на тропинке никого.

Вот черт, там же в доме остальные!

Торопливо обернув полотенце вокруг груди, я досадливо выдернула швабру, распахивая дверь настежь и помчалась к дому, уже представляя себе ужасную картину — заляпанные кровью окна, мертвые, выпотрошенные тела…

Однако ничего этого не было. Когда я залетела в дом, все по-прежнему сидели на кухне, потягивали чай и резались в карты. Оглушительно орал телевизор, объясняя, почему никто не слышал моего рыка. При виде меня, исходящей паром, замотанной в одно полотенце со стоящими дыбом волосами, они замерли с вытаращенными глазами.

Карты веером выпали у Гришки из рук, нарушив оцепенение.

— Что случилось? — Ника оклемалась первой, но я, не отвечая, метнулась к дверям, запирая их. Хорошо хоть Гришка догадался с вечера захлопнуть ставни. Сестрица, а за ней и остальные, помчалась следом, сгрудившись в коридоре, как стая перепуганных птиц.