Книга Остров Веры - Эдуард Сребницкий

– Известно.

– Имел ли ты отношение к Боеру Холви?

– Имел.

– Какое?

– Он был моим дедом.

– Сознаёшь ли ты кровное родство с Боеру Холви?

– Разумеется, сознаю, ведь он мне… Да, сознаю, – быстро исправился Алекс, предупреждая новую вспышку гнева.

– Известно ли тебе, что Боеру Холви принадлежал к народу исседонов? – продолжал правитель Рузавал, всё повышая тон.

– Известно.

– Желаешь ли ты, Александр Коннелл, освятив свою кровь, стать частью народа исседонов?!

Алекс ещё на какое-то мгновение задумался и ответил:

– Желаю.

Правитель Рузавал прикрыл веки.

– Тогда закатай рукава и дай мне свою правую руку, – произнёс он.

Едва Алекс сделал то, что от него требовалось, как в пальцах Рузавала сверкнул невесть откуда взявшийся нож, которым он чиркнул по внешней стороне протянутой руки. Вскрикнув, Алекс хотел отдёрнуть руку, но Рузавал держал её очень крепко – сила в нём чувствовалась немалая. Одновременно кособокий правитель подставил под закапавшую кровь молочно-белое керамическое блюдце, в котором находился пучок засохшей травы наподобие мха. Алая кровь стекала по стенкам блюдца к жёлтой траве. Там, где трава намокала, она становилась бурой.

Обильно пролившись, кровь на руке Алекса стала свёртываться и капать всё медленней. Рузавал, ослабив хватку, одобрительно кивнул.

– Настала пора праздновать инициацию, – сказал он, окончательно разжав клещи и сунув Алексу клочок смоченной чем-то ваты.

– Инициация уже прошла? – удивлённо спросил Алекс, прикладывая вату к кровоточащему порезу.

Рузавал, не ответив, хлопнув в ладоши.

– Она только начинается, – сказал за него Сургон.

На звук хлопка в комнату вошла женщина в сиреневых восточных шароварах и серой блузке. Лицо и волосы женщины скрывала окутывающая голову тёмная сетка. Двигаясь, женщина немного хромала, но это не мешало ей проявлять ловкость, расторопность и даже изящество. Она несла поднос, на котором находились три чаши и бутыль красного вина.

– Прошу, – показал Рузавал гостям на пол.

Только тут Алекс заметил у боковой стены покоев Рузавала устроенное по азиатскому или библейскому типу место для трапезы, представляющее собой расстеленную на полу скатерть, окружённую коврами. То, что Алекс не увидел ковров и скатерти сразу, объяснялось и полумраком, и гораздо более привлекающими внимание вошедшего объектами, как то: горящим огнём, золотым черепом и самим восседающим на золочёном троне правителем. Но вот щёлкнул выключатель, и слабый направленный свет электрической лампы сделал место для трапезы более зримым, при том, что остальная часть помещения продолжала оставаться во власти теней.

Рузавал, а вслед за ним Сургон и Алекс, опустились на ковёр. Женщина, поставив на скатерть чаши, наполнила их вином и, прихрамывая, удалилась.

– Испробуй этого вина, – сказал Рузавал Алексу, – и скажи, как оно тебе понравилось?

Алекс взял чашу в руку. Размером чуть более ладони, без ножки, не идеально ровная по форме, чаша была покрыта золотом, как и многое другое в этой комнате. Отпив вино, Алекс покатал его во рту:

– Я не очень большой специалист. Ясно, что вино виноградное, густое, насыщенное, плотное. По-моему, хорошее. Правда, для меня несколько тяжеловатое.

– Не торопись с оценкой, – остановил его Сургон. – Нужно выпить всё разом.

Налито было достаточно много, но Алекс не стал возражать и в несколько глотков осушил содержимое. Едва вино согрело внутренности, как он ощутил тяжесть в руках и ногах, точно они налились свинцом. Затем тяжесть стала быстро распространяться по остальному телу. Наваливалась усталость, слабели мышцы, веки закрывались сами собой. Захотелось лечь и не двигаться, захотелось уснуть. Алекс почувствовал себя гораздо старше своего возраста: пожилым, потом старым и даже дряхлым – больным немощным стариком.

«Меня опоили, дали яд», – понял он и вслух смог произнести только:

– Я… умираю.

И вдруг Алекса точно поразило молнией. Боль и ужас объяли его целиком от головы до кончиков пальцев, заставив содрогнуться, будто пронзённую острогой рыбу. Но уже в следующую минуту боль и страхи прошли, уступая место едва различимому, как далёкий голос, а затем всё более крепнущему чувству радости – радости освобождения. Он стал бестелесным и невесомым, свободным и безумно счастливым. Он мог свободно парить, наслаждаясь ощущением полёта, он мог находиться одновременно в нескольких точках пространства и времени, без удивления принимая свою инобытийность.

Затем он понёсся ввысь – к мягкому тёплому свечению. И чем выше он поднимался, тем явственней испытывал раздвоенность: одна его часть уносилась к небу, а другая, медленно паря, опускалась на землю. Небесная часть избавлялась от памяти и мудрости, скидывая их, словно отжившие перья, а земная часть прирастала ими, чувствуя силу новообретённых крыльев.

И вот, отпустив небесную часть, он вернулся в тело. О бывшей слабости и тяжести ничего не напоминало. Он вновь был самим собой, но, кажется, больше, чем был ранее: в нём поселились спокойствие и уверенность умудрённого жизнью человека.

ГЛАВА 33

Из состояния ирреальности Алекса вывела режущая боль в левом предплечье. Дёрнувшись, он открыл глаза и увидел струйку крови, льющейся из другой его руки в керамическое блюдце с пучком мха.

– Ну, как тебе вино? – спросил кособокий правитель, собирающий в блюдце кровь.

– Странное вино, – произнёс Алекс, глядя на действия правителя. – Мне показалось, будто я состарился и умер, но оставил нажитую мудрость живущим.

– Тогда ты можешь снова наполнить чашу, потому что теперь только мудрость и будешь из неё пить.

– Нет, спасибо, а то я опьянею, – сказал Алекс, принимая вату от закончившего своё дело Рузавала.

Вино было хмельным, и у Алекса туманилась голова.

– А мы закусим, чтобы не опьянеть, – сказал Рузавал.

Только тут Алекс сообразил, что говорят они по-английски.

На хлопок Рузавала явилась хромоногая женщина. Расставив перед мужчинами расписные фарфоровые плошки, она внесла затем большую тарелку, исходящую обильным паром. В тарелке возвышалась целая гора очень крупных слепленных из теста комочков.

– Это блюдо называется манты, – сказал Сургон. – В раскатанные нарезки пресного теста кладётся рубленный фарш и готовится на пару. Здесь на Урале больше принято делать пельмени: почти то же самое, но меньшее по размеру, и не паровое, а вареное.

– Как равиоли, – заметил Алекс.

– Как равиоли, – подтвердил Сургон. – Мы же, исседоны, согласно традиции, вкушаем манты.

Алексу положили несколько штук в плошку.