Книга Идущие на смерть - Дмитрий Захаров

Парадная дверь распахнулась, на улицу вышла симпатичная бабушка с болонкой на поводке.

– Доброе утро! – церемонно поклонился Черный.

– И вам утречка доброго! – улыбнулась старушка. – Нездешний?

– Некоторым образом… – Он мучительно подбирал слова. Вот дьявол! Корявая тарабарщина! Вероятно, его родной язык сильно отличался от местного наречия, слова, как булыжники, много шипящих согласных. – Я прибыл издалека…

– А что грязный такой? – Женщина внимательно осмотрела мятую одежду подозрительного иностранца.

– Вчера была буря. Моя машина сломалась, попал в шторм.

– Смешно как вы говорите! Шторм на море бывает… А сами откуда будете?

Кудрявая собачка оказалась настроена не столь миролюбиво, как ее хозяйка. Она прижалась к ногам бабульки и тихо рычала, оскалив маленькие желтые клыки.

– Европа. Германия, – брякнул он наугад. Острое желание свернуть бабкину морщинистую шею заставило его отвернуться. Нет ничего лучше убийства, право слово! Oder? – Неожиданно из извилин подсознания всплыло немецкое слово. Точно, он родом из Германии! Хотя теперь это не имеет значения. Новые люди лишены понятия родины.

– Вот оно что! – протянула женщина. Она дернула поводок. – Маруся! Что с тобой, девочка?! Это наш гость, из Германии. Мой батюшка там смертью храбрых пал, а я сама в эвакуации росла, в Казахстане. Это нынче тоже отдельная страна…

– Вот оно что! – вежливо кивнул иностранец.

Собака дружественно тявкнула, но своего отношения к человеку не поменяла.

– Тоже немцев не любит! – простодушно сказала женщина. – Только для немца вы темный какой-то!

– Мой папа – итальянец.

– Ну, это другое дело… А сюда к кому приехали? – продолжала допрос старушка.

– Мой друг ученый. Травкин. Мы работаем над одной проблемой.

– Алексей Семенович! Так он в этом подъезде живет. Третий этаж, одиннадцатая квартира. Только он спит еще, наверное, это меня Маруся каждое утро ни свет ни заря поднимает!

Услышав свое имя, Маруся решила изменить тактику. Она натянула поводок и, зайдясь лающим кашлем, бросилась на незнакомца. С трудом подавив желание прикончить и бабку, и чертову псину, Черный легко увернулся от собачьих клыков и направился в подъезд.

– Да что с тобой сегодня, Маруся? – причитала женщина. – Ты так весь дом перебудишь! Спит еще Алексей Семенович! – прокричала она вслед загадочному иностранцу.

– Благодарю! Он не спит. Он ждет меня.

Мысленно проклиная свою неспособность к обучению, а также старуху с ее болонкой, «леший» скрылся в подъезде. Он взлетел на третий этаж и нажал кнопку звонка. После минуты ожидания раздались шлепки босых ног, и сонный голос пробормотал:

– Кто там?

– Это из института. Экстренная ситуация. Откройте дверь, пожалуйста!

Щелкнул замок, на пороге возник заспанный мужчина в одних трусах. Он недоуменно пялился на раннего гостя. Дверь в комнату приоткрылась, высунулась белокурая растрепанная женская головка.

– Кто это, Леша?!

Черный решительно шагнул вовнутрь и захлопнул за собой дверь.

5:10 утра

Следователя Ершова разбудил настойчивый телефонный звонок. Благодаря выработанной годами привычке он наугад протянул руку к трубке, задел мятую подушку, болезненно кольнуло сердце. Шел уже десятый год, как он овдовел, а все не привыкнуть. Двадцать лет вместе – это не шутка! Много было и плохого, и хорошего, но после смерти жены как ногу отрезали. Вроде ходишь, ешь, пьешь, спишь, работаешь, а вокруг пустота. Даже алкоголь не цеплял. Друзья несколько раз пытались познакомить вдовца с одинокими дамами, но он вежливо отшучивался. Мол, старый пес должен издыхать в одиночестве.

Он взял трубку, прокашлялся.

– Ершов. Слушаю!

Лидия умирала долго. Рак легкого, метастазы пошли в желудок и печень. Врачи говорили, что случай неоперабельный. Он истратил все накопления на дорогущие лекарства, вынужден был продать дачу. Скромный домик и шесть соток земли в тридцати верстах от города. И все ради того, чтобы облегчить ее страдания. Это сейчас многое можно получить по квоте, от государства, а десять лет назад за препараты приходилось выкладывать свои кровные! Каждая ампула – пять тысяч рубликов. Без них супруга кричала без перерыва. Она вообще терпеливая была всегда. Трудно представить, что за тварь такая проедала внутренности, заставляя несчастную женщину так страдать! Иногда, грешным делом, он мечтал: поскорее бы уж отмучилась! Лгал себе, якобы ей во благо! А на самом деле о своем покое мечтал. А умерла тихо, спокойно, с улыбкой на губах. Проснулась, и слабая улыбка осветила бледные черты. За время болезни Лидия ужасно похудела, высохла, как мумия. Ту прежнюю, грудастую, краснощекую казачку не узнать! Он тотчас пробудился, как часовой по команде, не глядя, достал ампулу из коробки, готовясь сделать очередной укол. За время болезни жены мужчина наловчился делать и внутримышечные, и внутривенные инъекции. На холодном локтевом сгибе безошибочно находил тонкую венку, лучше опытных медсестер. Лидия отстранила шприц и тихо произнесла:

– Все, Петя! Умру я сейчас. Отмучился ты…

– Хватит глупости говорить! Давай свой тощий зад, наркоманка! – шутливо забурчал, а в груди что-то заныло, будто за пазуху кусочек льда провалился.

– Спасибо тебе за все. Знаю, что трудно было. Господь воздаст за твои страдания…

Совсем рехнулась от болезни! Какие у него страдания?! Здоров как бык, только вот сердце щемит иногда да с тех пор, как жена болеть начала, стучит оно неровно. То скачет, как шальной конь по степи, то затихает и редко так толкнет, будто в спячку впадает. И при чем тут Господь Бог? Да наплевать Богу на человеческие муки и болезни, иначе откуда шваль берется, с которой тридцать лет майор Ершов сражается! И вот ведь парадокс. Чем больше он их сажает, тем больше их появляется. Словно тараканы! Чем их ни трави, а они плодятся до бесконечности!

– Прости за то, что мучила тебя. – Она притянула его к себе, прикоснулась ледяными губами к его лбу, словно покойника поцеловала, глубоко вздохнула и закрыла глаза.

До сих пор стыдно признаться, но, когда он понял, что Лидия и вправду умерла, обрадовался. Деньги на исходе, ампулы заканчиваются, и от крика ее беспрестанного уже никакого житья не стало. Соседи по лестничной площадке здороваться перестали. Раньше вежливо так про здоровье Лидии Васильевны справлялись, а теперь отворачиваются, глаза прячут. Плохо стало потом. Много позже. Сороковой день отметили. Сидит вечером дома, пьет пивко и вдруг аж пронзило всего, как током ударило. Один! Нет ее и больше никогда не будет! Вроде и понимал умом, когда принимал соболезнования на похоронах, но внутри пусто было, словно та ледышка за пазухой внутренности заморозила. А сейчас, видать, оттаяла… Не помнил Ершов, когда плакал последний раз, а сейчас разревелся как белуга. Вот с того момента тоска в сердце и поселилась. Иногда сидел дома и смотрел на ампулы, что после смерти жены остались неиспользованные. Всю жизнь наркоманов ловил и заразу эту ненавидел всем сердцем, а тут навязчивое желание возникло. Даже не желание, а соблазн, будто черт его за локоть теребит.