Книга Долгое падение - Ник Хорнби

Оказавшись на отдыхе с Пенни, я впервые осознал всю серьезность своего положения — положения, из которого мне уже никогда не выбраться. Один из соседских домов принадлежал нашим знакомым — это супружеская пара, у которой была своя фирма, в которой они в старые добрые времена нам даже предлагали работать. Как-то раз мы встретились с ними в баре, но они сделали вид, будто нас не знают. Потом та женщина поймала Пенни в супермаркете и, отведя в сторонку, объяснила, что они беспокоились за свою дочь — весьма непривлекательную девицу четырнадцати лет от роду, у которой, честно говоря, было мало шансов потерять девственность в ближайшие годы, и уж в любом случае не со мной. Это были глупости, и мое отношение к ее дочери волновало ее не больше, чем мое отношение к ее косметичке. Она таким образом давала понять, что меня выгнали из Айлингтонского сада, и теперь я обречен вечно скитаться, обивая пороги вшивых кабельных каналов.

И после ужина в первый же день нашего пребывания в Тенерифе настроение у меня сильно испортилось. Это были не близкие мне люди. Это были люди, разговаривавшие со мной лишь потому, что мы все оказались в одной лодке, но радоваться тут было нечего — это была утлая, прохудившаяся лодчонка, и я вдруг увидел, как легко она может дать течь и затонуть. На ней можно разве что по озеру в лондонском парке кататься, а не плыть хрен знает сколько до Тенерифе. Нужно было быть последним идиотом, чтобы полагать, будто она еще долго продержится на плаву.

Джесс

Я не считаю, будто все произошедшее на следующий день — это моя вина. Часть вины я готова взять на себя, но когда все начинает идти не так, как надо, то не стоит слишком резко на все реагировать, иначе будет только хуже. А кое-кто отреагировал слишком резко. Поскольку мой папа — лейборист, он постоянно талдычит про терпимость по отношению к другим культурам, и я думаю, что кое-кто (в смысле, Мартин) без должной терпимости отнесся к моей культуре, пусть она основана на алкоголе, наркотиках и сексе в гораздо большей степени, чем его. А я с уважением отношусь к его культуре. Я же не говорю ему, что он должен напиваться, накачиваться наркотиками и цеплять побольше девиц. Так что он должен относиться с уважением к моей культуре. Он бы не стал заставлять меня есть свинину, будь я иудейкой, так почему он считает себя вправе запрещать мне делать то, что я хочу?

Между выходом первого и последнего альбома «Битлз» прошло семь лет. Всего лишь семь лет, а как изменились их прически, как изменилась их музыка. Сейчас некоторые группы за семь лет вообще ничего не делают. Как бы то ни было, по истечении седьмого года они, наверное, устали друг от друга, и было очевидно, что они разные. Джон хотел одного, а Пол — совсем другого. Да, мы и семи недель не продержались, но мы были очень разные, в то время как Джону с Полом хотя бы нравилась одна и та же музыка, а еще они вместе ходили в школу и так далее. Мы даже не были соотечественниками. Так что в каком-то смысле не было ничего удивительного, что наши семь лет уместились в три недели.

За завтраком мы договорились провести тот день отдельно друг от друга, а вечером встретиться в баре при отеле и решить, где будем ужинать. Мы с Джей-Джеем пошли поплавать в бассейн, а Морин сидела неподалеку и смотрела на нас. Потом я решила прогуляться сама.

Мы были в северной части острова, в городке под названием Пуэрто-де-ла-Круз, и там было неплохо. В прошлый раз мы с родителями приехали на юг острова — там совершенно сумасшедшие места, но, наверное, для Морин это было бы слишком, и поскольку это все устроили для нее, я не возражала. Я хотела купить травы, но здесь сделать это было посложнее, чем на юге, и именно поэтому я попала в передрягу, в связи с которой и завела разговор о нежелании Мартина уважать мою культуру.

Я зашла в пару баров в поисках кого-нибудь похожего на человека, который может мне помочь, и во втором баре увидела девушку, выглядевшую точь-в-точь как Джен. Я не преувеличиваю. Она посмотрела на меня, но не узнала, и я думала, что она валяет дурака, пока не заметила: у нее глаза были не такие большие и волосы с мелированием, а Джен ни за что не сделала бы себе мелирование, как бы сильно ей ни хотелось изменить свою внешность. В общем, той девице не понравилось, как я на нее смотрю, и я сказала ей пару ласковых, а она оказалась англичанкой, и, к сожалению, все поняла, а еще и в ответ мне всякого наговорила, но я тоже в долгу не осталась. Так мы и ругались, пока нас обеих не попросили из заведения. Врать не буду, несмотря на довольно ранний час, я уже успела выпить пару коктейлей, и из-за этого, наверное, вела себя так агрессивно. Правда, на мое предложение подраться она не откликнулась. А потом все было как всегда: брат НеДжен, этот бар, тот парень, деньги, наркотики, пара таблеток экстази, не собиралась я ничего из этого принимать сразу, в итоге приняла все и сразу, какие-то люди из какого-то Нантвича, этот парень, испугалась, осталась одна, боялась. Вырвало, поспала на пляже, проснулась, испугалась, приехала обратно в отель на полицейской машине. Полиции я сказала, что Морин с Мартином — это мои родители, и Мартин не особенно этому порадовался. Правда, не обязательно было переезжать в другой отель. Он мог бы всех подставить.

На следующее утро я отвратительно себя чувствовала. Все, наверное, оттого, что я ничего не ела целый день, да и экстази с алкоголем и травой тоже мне впрок не пошли. А еще я чувствовала себя подавленно. У меня возникло то ужасное ощущение, когда понимаешь, что ты такая, какая есть, и с этим ничего не поделать. Можно придумывать себе маски, как я это сделала на Новый год, став ненадолго персонажем книжки Джейн Остин, но это просто передышка. Долго так не продержаться, и в итоге все равно тебя тошнит у очередного паршивого клуба, и ты опять лезешь в драку. Папа не понимает, почему я решила стать такой, но на самом деле выбора-то никакого нет, отсюда и возникает желание покончить с собой. Когда я пытаюсь представить себе жизнь без сомнительных баров, у которых меня тошнит, то у меня это не получается — вообще ничего в голову не приходит. Это я, мой голос, мое тело, моя жизнь. Джесс Крайтон, это твоя жизнь, а вот люди из «Нантвича» — они про тебя расскажут.

Я как-то спросила папу, чем бы он занимался, если бы не был политиком, а он ответил, что занимался бы политикой. Наверное, он имел в виду, что кем бы он ни был, что бы ни делал, он все равно нашел бы способ вернуться в политику, как кошки находят дорогу домой. Он стал бы членом муниципального совета, или писал бы памфлеты, или еще что-нибудь. Занимался бы всем, что имеет отношение к миру политики. Ему стало грустно, когда он это сказал; на самом деле — объяснил он — все дело здесь в недостатке воображения.

Со мной то же самое: мне не хватает воображения. Я до конца жизни могу заниматься тем, чем хочу, а я, оказывается, хочу только сходить с ума и лезть в драки. Сказать мне, что я могу делать что угодно, — это все равно что выдернуть затычку из заполненной водой ванны и сказать воде, что она может литься куда угодно. Попробуйте. Сами увидите, что из этого получится.

Джей-Джей

Первый день прошел для меня весьма неплохо. Утром я читал Ричарда Форда, сидя у бассейна, — охрененно хороший писатель. Потом заказал сандвич, после чего… В общем, я подумал, что моему либидо самое время очнуться после четырех или даже пяти месяцев коматозного существования без малейших признаков жизни. Вы не слышали про того человека, написавшего книгу, хотя он мог шевелить только веком? Ему еще приходилось моргать каждый раз, когда помощник называл нужную букву. Реальная история, кстати. В общем, мое гребаное либидо даже так не смогло бы. Я сидел у бассейна в шортах, солнце грело меня там, где раньше была вечная мерзлота — во всех смыслах этого слова, — и вдруг почувствовал там едва заметные признаки жизни.