Книга Изгои - Эльмира Нетесова

Заткнись!

Сам захлопнись, козел!

Стерва вонючая!

Что? Кто я? Повтори! — встала, побелев.

Иван Васильевич, глянув на нее, враз поверил: такая могла убить кого угодно.

Шнырь не стал ждать. Отбросил бабу резко, влепив всем телом в стену, и выскочил из хижины злой.

Мужики, облепив костер, галдели о чем-то своем.

Тихо вы! Чего базлаете? Разговор к вам есть! — рассказал об услышанном Иван Васильевич.

Бомжи слушали молча, внимательно.

Что будем делать с ней? — спросил человек у тех, с кем бок о бок прожил безрадостные годы.

То, что размазала мудака, дак это хрен бы с ней! А вот что своих подставила, за это спуску суке не давать! — подал голос Кузьмич.

В очередь ее оттянуть и урыть живьем, — подал голос Пашка.

Кому нужна? Да я перед родным хреном до конца жизни извиняться должен, что эдакую пакость насадил! — не согласился Кузьмич.

Оттыздить, как меня в ментовке, и урыть! — вскочил Финач.

Об эту блядь руки пачкать не стоит!

Пинками вышибить. Навовсе! — верещал старый дед.

Волоки ее, курву, на разборку! Нехай ответствует, кого еще в лягашке заложила! А там и порешим ее!

Бомжи всем скопом кинулись к лачуге, открыли настежь двери, приготовившись к расправе, но… В хижине было пусто. Тамару искали повсюду: в жилищах, средь бомжих, на свалке. Тщетно. Ее не было нигде. Она словно растворилась, став частью ночи.

Глава 6. Неудачники.

Вот так и верь бабью! Сама на шею вешалась. Ведь и повода не давал. Все шло на мази. За что ж лажанула? — недоумевал Шнырь.

Все они такие! — ругался Чита.

Это ты про баб? — спросил Пашка.

А про кого ж еще? Сучьи выродки!

Ну, не скажи! Средь них случаются такие, мужикам потянуться!

Тогда чего ты тут застрял? Валил бы к ним! — оглядел Пашку Чита.

Я отпуск от них взял, — рассмеялся мужик простодушно.

Декретный иль венерический?

Бессрочный!

Во, кобель! У тебя днем отдых, а ночью течка? Всю жизнь — март. По десятку баб за ночь огуливает и все он в отпуске.

Ну, это ты загнул! Десятка — многовато за ночь. Желание есть, но возможности не позволяют. Хотя, не в том суть. Бабу душой любить надо, а не телом. Тогда ответное получишь!

Душой? Это той, что у тебя про меж ног мотается? Вон, Ванька полюбил, а ответ все трое схлопотали! Не многовато ль? Чуть не загробились в ментовке. Ты тут еще трандишь про душу, — недовольствовал Кузьмич.

Одна такая завелась, при чем другие? — не соглашался Пашка.

При том, что исключений в этом правиле не бывает! — вставил Шнырь.

Еще какие! Ну, что вы знаете про баб? Обожглись на своих и все тут! На всех женщин обозлились! Никто даже оглядеться не захотел. Вот в том ваша ошибка! — не сдавался Пашка.

Да вон, Шнырь огляделся! Только ль он? У каждого и теперь душа болит. Не то на край света, на самую свалку от них сбежали!

Но бабы и тут имеются!

Это уже бомжихи! Свои в доску! Алкашки первого сорта! Они не те…

Глянь! А какая разница? Тамарка тож в бомжихах дышала. Коль была сукой, так ею и осталась, — не согласился Финач.

Сыщу в городе, голову сорву! — скрипел зубами Чита.

А зря вы, мужики, ерепенитесь! Томка может и дрянь, но не дура! За жизнь свою зубами держится. Вон как отплатила за свое! Памятливая бабенка. Хитрая! Всех вокруг пальца обвела, сама сухой осталась.

Замочим! — пообещал Финач мрачно.

Да стоит ли? Такую беречь надо! Как гордость свалки! Думаете ей некуда приткнуться? Без крыши не останется. Небось, валяется у следователя под боком и над нами хохочет, рассказывает, как от разборки смылась! А тронете ее: всем хана! Она, конечно, предупредит о расправе, какую ей готовили. Вот и посудите. Тронь ее хоть пальцем, за нее ответ держать станем всем хором, но и от Чикина не отмажемся никогда! Всех сгребут подчистую. А то, что она говорила, к делу не пришьешь, нет у нас доказательств. Томка ни за что добровольно не расколется. Ну, а нас даже провоцировать станет. Чтоб самой очиститься. Ей и всего-то нужно было со следователем встретиться. Предупредить. Что ему вякнет из нее клещами теперь не вырвать. Доперли? Так что пальцем ее не трожьте, коль дышать охота. Ни одного волоса с ее головы не вырвать! Иначе башками ответим, — говорил Павел.

А знаете, он прав! — согласился Иван Васильевич.

Выходит, у рыть не можно? Так хоть харю ей начистить?

Нельзя! Не замечай ее!

Нет! Я так не смогу! Знать и молчать? Ни за что! Пусть не здесь, но в городе замочу! — артачился Чита.

Она одна уже нигде не появится. И пришить не успеешь, помешают. К тому же всех нас подведешь, — осек Павел.

Бомжи, поспорив еще час, все же согласились с ним, вспомнив кстати угрозу Тамары, брошенную Шнырю.

Не случайно ляпнула. Выходит, надо сдержаться. Даже если утром она появится на свалке.

Но и утром, и днем баба не пришла. Ее исчезновение восприняли бомжихи по-разному. Иные откровенно радовались, другие жалели заблудившуюся в бедах. Были и равнодушные к ее судьбе. Но большинство с настороженным любопытством ожидало возвращения: хоть какое-то событие, а может и мордобой случится. Обычно здесь били мужиков за украденное спиртное. Это считалось грехом. За такое измолачивали до полусмерти. Но баб не били никогда. Здесь же случай особый, потому ожидали развязку. Но она затягивалась.

Устав от ожиданий, бомжи стали разбредаться со свалки в поисках пропитания куда глаза глядят.

И только Иван Васильевич никуда не решился идти. Он лежал на тряпье в своей хижине, думал о своем.

Нет, не о Тамаре. О семье…

«Как поступить? Позвонить, значит, прийти. Выходит, вернуться? А готов ли он к тому? Стоит ли? Ведь

слова женщины лишь звук. Ими не склеишь сломанную жизнь, семью. Прийти, значит, признать ее правоту во всем. Хотя и просила она прощенья, но кто о том знает? Да и что оно значит? И, главное, как жить с нею, зная все? А ведь прийти можно, лишь перечеркнув, переступив и простив все прошлое! Нет! Не могу», — ворочается, не соглашаясь, а перед глазами ее лицо.

«Я буду ждать», — вспоминает слова, которые запомнились, запали в душу, но разум не соглашается.

«Она из командировок не дождалась. На тряпки и хахалей променяла семью. Теперь, когда никому не нужна стала, решила вернуть. Надолго ли? Как старую куклу из нафталина достанет. Ей-то что? Надоело всюду самой крутиться. Захотела горб оседлать. Неважно чей. Какой первый подвернется. Прикидывается одумавшейся, поумневшей. С чего бы так-то? От легкой жизни отвыкают трудно. Чуть минет лихо, на первого гостя променяет. Нет! Не буду звонить! Я еще не свихнулся!», — решает для себя Иван Васильевич.