Книга К дальним берегам - Джил Грегори

— Что с тобой, моя дорогая? — с притворной заботливостью спросил Синклер.

Она не могла говорить и только наблюдала, как два охранника продолжали осыпать Бурка ударами, пока не заставили его снова взяться за работу. Синклер привлек к себе и крепко обвил руками ее талию.

— Я вас умоляю, — прошептала она. — Давайте уедем отсюда. Я не могу это переносить.

Вместо ответа он еще ближе привлек девушку к себе и начал бешено целовать — долгими, страстными поцелуями, а руки его при этом перебирали ее волосы. Сперва она с омерзением отпрянула, но он хрипло зашептал: «А как сегодня себя чувствует твой дядюшка, моя крошка?» Опомнившись, Элизабет покорилась: подняла руки и послушно обвила ими его шею, а трепещущими губами стала отвечать на поцелуи. Он исподволь руководил ее действиями, стремясь, чтобы все выглядело натурально. Когда же майор наконец ее освободил, она увидела, что все движение вокруг них как будто замерло. Они оказались актерами, разыгрывающими некую драму на глазах многочисленных зрителей, мужчин, включая и гвардейцев, которые, не отрываясь, смотрели на нее. Алекс при этом был похож на каменную статую.

— Поехали, моя дорогая, — замурлыкал Синклер, — а то мы слишком отвлекаем этих людей. У них еще очень много работы до субботы. Да, до субботы, разве ты не знаешь? Капитан Мабри получил наконец приказ отплывать — надо сказать, гораздо раньше, чем ожидал. Он и его команда вместе с этой разношерстной публикой на борту отправляются в Англию в субботу утром. Именно поэтому я привез тебя сюда. Я подумал, что ты захочешь бросить последний взгляд на своих старых знакомых.

Была пятница, когда от Синклера пришло очередное предписание. Узнав его бисерный почерк, Элизабет вскрыла письмо с привычной дрожью. Однако на этот раз в послании было нечто неожиданное. Вместо фраз: «Мой экипаж будет тебя ждать завтра днем» или «Я прошу составить мне компанию сегодня к вечеру» она прочла: «Сегодня ночью, моя крошка, ты узнаешь блаженство, которое я тебе обещал. Мой грум заедет за тобой в восемь часов вечера. Будь готова. Я и так ждал слишком долго».

Глава 13

В экипаже было сыро, стоял запах мокрой кожи. Снаружи лил теплый дождь, сквозь тучи просвечивало мутное пятно луны, слабо освещая пустынную улицу. Пока экипаж трясся по ухабистой дороге, Элизабет слегка знобило, и она плотнее закуталась в шаль. Однако вовсе не холод вызывал этот озноб: в Калькутте даже лунный свет был теплым. Ее била дрожь изнутри, где какая-то странная омертвелость холодила кровь, превращая руки в сосульки. Как ни странно, внешне она была спокойна.

Пока экипаж продвигался по грязным дорогам, Элизабет не переставала удивляться своей стойкости. Несмотря на то, что впереди ей предстояло свидание с человеком, которого ненавидела, она не находила в себе никаких чувств. Возможно, это происходило потому, что все слезы уже выплакала, и поэтому глаза оставались сухими, к тому же она была слишком слаба, чтобы скорбеть относительно своего нынешнего состояния. Кроме того, ее судьба была уже решена окончательно и бесповоротно: сегодня ночью ей придется спать с Томасом Синклером. Это было событие, которого невозможно ни избежать, ни изменить.

Элизабет спокойно сидела и ждала, пока экипаж прибудет на место, слушая печальные крики удивленных коров, странные, напевные индийские слова, которыми несколько случайных прохожих, крестьян, перекидывались друг с другом в дождливой ночи. Долетали и более отдаленные звуки — джунгли с их победным ревом слонов и визгом несчастных созданий, ставших жертвами сурового закона выживания. И везде, проникая во все углы, перекрывая остальные шумы и голоса, слышался неумолчный рокот океана.

Однажды он стал для нее тюрьмой, а земля связывалась в ее воображении со свободой. Теперь океан звал Элизабет, и она жаждала снова оказаться на его волнах, плыть по нему все дальше и дальше от всех этих ужасов. Из ее груди вырвался легкий вздох. Манящие голоса океана звучали не для нее. С внезапным, приступом тоски вспомнила, что завтра Роберт Мабри отправляется в Англию, с «Шершнем» на буксире. Прошла неделя с тех пор, как она его видела последний раз в тот ужасный день, когда вынуждена была предпочесть ему общество Томаса Синклера. Он отплывает завтра, и совершенно ясно, что они больше никогда не увидятся.

Затем ее мысли обратились к Александру Бурку. Ей было странно за собой наблюдать, но в теперешнем подавленном состоянии даже ее злость по отношению к нему пришла в какое-то равновесие. Она вспомнила его окровавленную спину на стройке, и вдруг Элизабет пронизал такой приступ тоски, что она поспешно постаралась выбросить его образ из головы. Но вместо этого он предстал перед ней с еще большей отчетливостью таким, каким она его столь часто видела на «Шершне» — могучая, сильная фигура с серыми пронизывающими глазами, которые, казалось, видели ее насквозь. Вспомнила прикосновение сильных рук, иногда грубых, иногда нежных, когда они терзали и ласкали ее тело. К своему стыду, Элизабет часто лежала без сна длинными ночами, вспоминая тяжесть его тела, его губы, его движения. С ее стороны было слабостью все еще желать его снова, но она ничего не могла с собой поделать, признаваясь себе, что чаще всего по ночам тоскует именно по нему.

Автоматически отметила, что экипаж, несколько раз качнувшись, со скрипом остановился, услышала, что грум поспешно соскочил со своего места, а через минуту дверь распахнулась. Она оперлась на чью-то руку и сошла во влажную темноту.

Экипаж стоял на темной, покрытой булыжником улице, и над головой Элизабет, словно зловещие тени или черные сети, раскинулись деревья. На фоне черного неба проступали очертания больших призрачных домов. Они остановились перед одним из них — неряшливое двухэтажное здание с мраморными лестницами по обеим сторонам от входа. На первом этаже царила полная темнота, но в верхних этажах Элизабет заметила два освещенных окна в разных концах здания. Грум показал ей пальцем в сторону дома, а затем, одарив на прощание насмешливым прищуренным взглядом, вернулся к лошадям. Она глубоко вздохнула, поплотнее завернувшись в шаль, медленно двинулась в сторону дома.

У нее не было ни малейшего представления о том, где Синклер собирается устраивать свои свидания, и, оглядываясь по сторонам, поняла, что он хочет дарить ей блаженство в тепле и уюте собственного дома. С отстраненным любопытством она думала, о том, сколько времени пройдет, прежде чем он решится принять ее здесь при свете дня. «Но с другой стороны, какое это имеет значение», — подумала Элизабет. Все равно ее репутация в Индии начала быстро и безвозвратно гибнуть: Роберт Мабри считает ее ветреной кокеткой, а миссис Рихтон, которую она так грубо покинула во время приема, наверняка провозгласит ее невоспитанной выскочкой. У Элизабет не было сомнения в том, что пройдет очень немного времени, и все общество будет указывать на нее пальцем как на любовницу Томаса Синклера. Это неизбежно. Ее единственное утешение было в том, что дядя Чарльз ни о чем не узнает. Никто из посетителей не входил в его комнату, поэтому он никогда не услышит и местных сплетен. Только Синклер мог потребовать свидания с дядюшкой, и до тех пор, пока она будет удовлетворять его требования, он не воспользуется своей властью.