Книга Сила трех - Нора Робертс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И все же, как ни странно, на следующее утро они вместе принимали душ.
В тесноте, да не в обиде…
Когда Рипли подошла к собственному дому, она была смущена и слегка растеряна. Она собиралась тихонько пробраться наверх, переодеться, совершить пробежку, а потом вести себя так, словно ничего особенного не случилось. Но все надежды рассеялись, когда из кухни донесся голос Нелл.
— Это ты, Рипли? Кофе готов.
— Проклятие, — пробормотала Рипли себе под нос и неохотно сменила курс.
Она смертельно боялась предстоявшего разговора, но понятия не имела, как его избежать.
Нелл, трудившаяся на кухне, полной вкусных запахов, была свежа, как весенний нарцисс. При одном взгляде на нее Рипли почувствовала себя грязной, неуклюжей… и ужасно голодной.
— Завтракать будешь? — весело спросила Нелл.
— Ну… может быть. Нет. — Утвердившись в этой мысли, Рипли добавила: — Сначала хочу совершить пробежку. Вообще-то… Наверно, вчера вечером мне следовало позвонить и сообщить, что ночевать не приду.
— О, все в порядке. Мак звонил нам.
— Я просто не подумала… — Рипли по инерции потянулась к холодильнику за бутылкой воды, но застыла на месте. — Мак звонил?
— Да. Он думал, что мы станем волноваться.
— Он думал, — повторила Рипли. А она, выходит, идиотка беспамятная… — Что он сказал?
— Что вы с ним вовсю трахаетесь, так что беспокоиться не о чем. — Нелл оторвала взгляд от булочек, увидела испуганное лицо Рипли и захохотала в голос. — Он просто сказал, что ты у него. Остальное добавила я сама.
— Тебе что, смешинка в рот попала? — буркнула Рипли и сорвала крышку с бутылки. — Я не знала, что он звонил. Это следовало сделать мне.
— Не имеет значения. Ну как, хорошо провела время?
— Сколько сейчас? Без пятнадцати восемь? Могла бы и сама догадаться, что это значит.
— Я и догадываюсь. Но не могу понять, почему ты сердишься.
— Ничего я не сержусь! — Мрачная Рипли выпила половину бутылки. — Нет. Ты права. Он мог бы сказать, что собирается звонить вам, или предложить, чтобы позвонила я, но в любом случае это означало бы, что я собиралась остаться на ночь, а я не собиралась, но он явно решил, что я собираюсь, и если хочешь знать мое мнение, то это совершенно бессовестно с моей стороны, потому что он и не просил меня остаться.
— Что-что? — поразилась Нелл.
— Не знаю. Я сама не знаю, что сказала. О господи! — Рипли прижала холодную бутылку ко лбу. — Похоже, я схожу с ума.
— По нему?
— Да. Не знаю. Может быть. Мои чувства вырвались наружу, а я к этому не готова. Мне нужно пробежаться.
— Я тоже пыталась убежать, — негромко ответила Нелл.
— Я имею в виду, по берегу. — Увидев сочувственный кивок Нелл, Рипли вздохнула. — Да, да, я не сразу поняла твою аллегорию. Просто слишком ранний час. Мозги плохо работают.
А.
— Тогда позволь спросить прямо. Тебе хорошо с ним?
— Да. — Живот Рипли свело сладкой судорогой. — Да, хорошо.
— Раз так, тебе стоит пожить с ним какое-то время, а там будет видно.
— Может быть, я так и сделаю. Может быть. Но я поняла, что он всегда будет на шаг впереди меня. Хитрый ублюдок. — Она махнула рукой и села. — Думаю, я влюбилась в него.
— Ох, Рипли! — Нелл наклонилась и взяла ее лицо в ладони. — Я тоже так думаю.
— Я не хотела…
— Знаю.
Рипли удрученно покачала головой.
— Откуда ты все знаешь?
— Я сама прошла через это, и совсем недавно, если ты помнишь. Это весело, страшновато, но все вокруг сразу меняется.
— Мне понравилось. Только не говори Заку, — попросила Рипли, но тут же пожалела о своих словах. — Что я несу? Конечно, ты расскажешь Заку. По-другому не бывает. Но подожди несколько дней, ладно? Может быть, я справлюсь с собой.
— Ладно. — Нелл вернулась к своим подносам.
— А вдруг я слишком распалилась и потеряла голову?
— Кто знает?
— Если судить по событиям этой ночи, то через пару недель от нашей страсти могут остаться одни головешки.
— Такое случается.
Рипли постучала пальцами по столу.
— Грешно смеяться над больным человеком. Раз так, я переодеваюсь и иду на пробежку.
Когда Рипли вихрем взлетела по лестнице, Нелл, очень довольная собой, поставила булочки остывать.
— Беги, беги, — вполголоса сказала она. — Держу пари, он тебя догонит.
Несмотря на диагноз «невменяемость», у Ивена Ремингтона случались и просветления. В такие дни он казался вполне разумным, а временами даже очаровательным. Все зависело от того, какие картины пробегали перед его внутренним взором.
Если верить словам одной из медсестер, которых опрашивал Хардинг, бывали моменты, когда в Ремингтоне просыпался тот острый и хитрый ум, который сделал его одним из ведущих брокеров Голливуда.
В остальное время он просто сидел и пускал слюни.
Тяга Хардинга к этому человеку граничила с манией. Ремингтон был богат, принадлежал к высшему обществу, считался весьма авторитетным в своей области, но стал ничтожеством благодаря женщине.
Эта женщина — загадка. Тихая, послушная мышка, если верить словам многих людей, знавших ее после замужества. При этом феминистские журналы превозносили ее, как героиню, сумевшую вырваться из кошмара.
У Хардинга собственного мнения не было. Однако ему хотелось верить, что и та и другая характеристики неполны.
В этом деле было слишком много белых пятен. Красавица и чудовище, уничтоженное любовью. Зверь под маской.
У него уже были горы заметок, магнитофонных лент, копий полицейских и медицинских отчетов. И, конечно, имелись наброски книги, которая, без всяких сомнений, принесет ему богатство и славу.
Чего у него еще не было, так это достоверных личных интервью с главными героями.
Ради их получения Хардинг не жалел ни времени, ни сил. Идя по следу Нелл, протянувшемуся через всю страну, накапливая впечатления и добывая факты, он регулярно летал навещать Ремингтона.
И каждый раз сталкивался со все большими амбициями, целеустремленностью и скрытым гневом, который сбивал его с толку. Гнев утихал, но с каждым разом становился все сильнее.
Эти путешествия изрядно уменьшили банковский счет Хардинга, и хотя он время от времени публиковал статьи в журналах, но знал, что день расплаты придет. Он уже залез в свой пенсионный фонд: искушение было слишком велико.
Хотя когда-то работа в журнале приносила ему удовлетворение и даже наслаждение, теперь Хардинг жалел о каждом часе, который у него отнимало выполнение профессиональных обязанностей.