Книга Чародей как еретик [ = Чародей-еретик ] - Кристофер Сташеф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Схватка шла в двух плоскостях — в беседе и молчаливая. Катарина и Туан слышали только учтивый диспут о Церкви, в то время как Бром О'Берин, погрузившись в поток кроющихся за словами мыслей, вел битву за правдивые сведения.
— Так вы не отрицаете, что вы — священник? — мозг колдуньи прислушивался к малейшим ассоциациям, которые мог вызвать этот невинный вопрос.
— К чему отрицать? Я горжусь этим, — улыбнулся монах.
Ничего. Ни единого слова, ни единого образа, нет даже обычной мешанины повседневных мыслей. Ни-че-го. Пустота, вакуум.
— Меня зовут Гвендолен, леди Гэллоуглас. С кем имею честь беседовать?
— Я отец Перон, дитя мое.
Он собирается говорить с ней по-отечески, как пастор со своей прихожанкой? Что ж, Гвен знала, как ускользнуть от этого.
— Признаюсь, я озадачена, святой отец, — ответила она. — Как вы можете называть Их Величества «еретиками», когда они всего лишь держатся своей веры, в которой прожили всю свою жизнь?
— Все течет, все меняется, дитя мое, — и Церковь меняется вместе с этим миром. Вот почему и Христос дал Петру власть вязать и разрешать — чтобы Церковь могла измениться, буде в том возникнет надобность.
Тут глаза священника словно пламенем полыхнули, и Гвен ощутила страстную, фанатичную веру, исходящую от этого человека. У нее даже дух захватило — такой сильной и неожиданной была волна. Она взяла себя в руки.
— Однако же вы откололись от Петрова наследника.
Священник покраснел, и к страсти добавилась злоба.
— Папа не может знать, что творится на Греймари. И те перемены, что он провозглашает для других миров, здесь не имеют власти.
Его гнев пугал, устрашал, и Гвен в самом деле почувствовала себя девчонкой, стоящей перед суровым наставником. Она заколебалась, но не подала виду, и сфокусировала свой разум лишь на одном — на страхе священника перед загробной жизнью.
— И откуда же вы узнали, что Папа ошибается?
— Так сказал милорд архиепископ, — если собеседника и посещали какие-то сомнения, то это не проявлялось ни малейшим образом, Там, где должны были биться мысли, не было ничего.
Гвен нахмурилась. Его вдохновение и внушающую страх религиозность нельзя было объяснить одним лишь рвением.
— А сам ты своего мнения об этом не имеешь?
— Я дал обет повиноваться господину моему архиепископу, а его мудрость в этих вопросах далеко превосходит мою.
— Вообще-то, ты клялся в повиновении аббату, но не архиепископу.
По лицу монаха скользнула тень, кажется, эти вопросы выводили его из терпения, но разум оставался все таким же пустым.
— Да, сейчас он архиепископ, но он все еще остается и аббатом, и то, что объявлено им истиной для Греймари, есть истина для Греймари!
— Даже если он восстал против Папы?
— Даже так.
— Не он ли тогда еретик?
Отец Перон покраснел, и его гнев обрушился на Гвен, как обернутый войлоком молот.
— Нет, еретик — король, коль скоро Он не примкнул к истинной Церкви.
Тупик. После паузы Гвен сменила тему.
— Королева правит страной наравне с королем. Почему же ты говоришь только об Его Величестве?
— Господь — наш отец, дитя мое, и это он правит всем. А потому любой владыка должен быть мужеского пола. А власть женщины — противоестественна.
Катарина привстала, побагровев от ярости, со сдавленным хриплым возгласом, но рука Туана сдавила запястье супруги. Впрочем, Катарина обещала Гвен придержать язык и сдержала слово. Отец Перон позволил себе слабо усмехнуться.
Гвен наступила на горло собственным чувствам и сохранила маску озадаченности.
— Разве ты не чтишь святую Марию, мать Господа нашего?
— Да, но только как мать — и с нетерпением жду вступления на престол Алена.
Теперь и Туан начал багроветь, хотя еще держал себя в руках. Он чувствовал, когда выпад направлен в его сторону.
— Судя по твоим взглядам, Ален тоже будет еретиком, — заметила Гвен.
— Я верю, что когда принц вступит в зрелый возраст, Господь снизошлет ему мудрость, — набожно проговорил отец Перон. — Если же нет, то он увидит, что ему противостоят все его бароны — нет-нет, весь народ.
— Ты так уверен в будущем… — негромко сказала Гвен.
— Победа за Господом, дитя мое, — победа всегда остается за Господом, — взгляд отца Перона пронизывал ее насквозь, до самых дальних уголков души, а огонь его непоколебимой веры обжигал разум. — Истина восторжествует, а Церковь Греймари — истинная Церковь.
* * *
— Я не смогла извлечь из него ничего, — пожаловалась Гвен, когда отец Перон удалился вслед за своими тюремщиками в камеру, которая может быть, напомнит ему монастырскую келью. — У него самый лучший щит, какой я когда-либо встречала — за исключением моего мужа, когда он захочет. Колдунья поежилась и решила сменить тему.
— Но он и в самом деле священник.
— Чародей в монашеской рясе? Это богохульство, — покачал головой Туан, мерно шагая по комнате.
— Да, монахи всегда поносили ведьм, — кивнула и Катарина.
— Лишь приходские священники, — заметил Бром. — А о чем они толкуют между собой в монастыре, мы не знаем.
— Но почему бы среди них не оказаться одному с нашим даром? — пожала плечами Гвен. — Колдовской народ можно найти в любом графстве и в любом сословии, так почему бы и не в монастыре?
— Верно, — согласился Туан, — но все-таки странно. Уж не он ли тот человек, который призывает колдунов на сторону архиепископа?
— Не знаю, — покачала головой Гвен. — Я не смогла прочесть ни одной его мысли — лишь его чувства достигали меня.
Она наморщила лоб.
— Подумать только, его вдохновенная вера так подавила меня, что мне уже стало казаться, что его дело правое.
— Когда я слушал его речь в городе, — кивнул Туан, — такое ощущение охватило и меня.
— Ну нет! — вскричала Катарина. — Уж не думаете ли вы в самом деле, леди Гэллоуглас, что…
— Нет-нет, не думаю. Но таков его дар — вкладывать свое чувство правды или кривды в разум других.
— Наверное, каждый хороший оратор обладает толикой этого таланта? — вопросительно посмотрел Туан. — Действительно, меня тронули не только его слова.
— Не только. На вас повлияла сила его разума.
— А слова, стало быть, служили лишь предлогом, чтобы удержать вокруг себя людей, пока колдовство не подействует? Что ж, в это я могу поверить.
— Не подобным ли даром обладал бунтовщик Альфар? — поинтересовалась Катарина.