Книга Софья Палеолог - Татьяна Матасова

Показателен в этом смысле скандал, разразившийся в великокняжеском дворце в 1484 году, когда Иван III обнаружил, что Софья подарила драгоценности, принадлежавшие его первой супруге Марии Борисовне Тверской, своей племяннице Марии, дочери Андрея Палеолога, а кое-что отдала и самому Андрею. Эта ситуация не только обнаруживает независимый характер Софьи, но и представляет собой пример столкновения двух моделей поведения, конфликт двух культур.

То, что Софье и ее окружению казалось совершенно естественным, для Ивана III было почти государственной изменой! И в Византии, и в Западной Европе «жены имели неограниченный контроль над личными вещами, такими как деньги, украшения, одежды и другая „движимость“, составляющая их приданое или унаследованная ими после брака…». По мнению же русского князя, супруга просто предала его, «истеряв казну». «Зла жена — лютая печаль, истощение дому», — сетовал еще Даниил Заточник.

Гнев Ивана III тогда обрушился не только на саму Софью, но главным образом на ее окружение, в том числе на Марию Андреевну и ее молодого супруга — удельного князя Василия Михайловича Верейского. От неминуемой расправы им пришлось бежать в Литву.

Относительная независимость поведения Софьи может объясняться и тем, что значительная часть русского общества не приняла ее, «грекиню» и «римлянку». Это особенно стало проявляться в связи с тем, что конфессиональные различия внутри христианского мира активно использовались московскими книжниками в политической пропаганде. Описывая последний этап борьбы за Новгород (1478), придворные летописцы обвиняли непокорных новгородцев в «латинстве» и стремлении перейти под власть католической Литвы.

Софья была не первой «византийской женой» правителя европейской страны, которую не принял народ. Так, жители Священной Римской империи некогда невзлюбили Феофано — супругу императора Оттона II. «Люди ее времени клеветали на нее за ее… жизнь, порицали чрезмерную привязанность, какую она выказывала своим соотечественникам, укоряли ее за пагубное влияние, какое она имела на своего мужа. Но в особенности видели они в византийке главную совратительницу Германии с пути добродетели…»

Сколь созвучны эти слова тому, что будет говорить о Софье опальный аристократ Берсень Беклемишев в XVI столетии! Однажды он произнесет: «…А какъ пришла сюды… великая княгиги Софьа съ вашими греки, такъ наша земля замешалася и пришли нестроениа великие, какъ и… в Царегороде… какова (бы Софья. — Т. М.) не была, а къ нашему нестроенью пришла…» Это голос тех, для кого Софья была в Москве чужой, кто видел в ней и в ее греческом окружении другой мир.

«Греческий след» в создании идеологии Московского государства — вопрос не только историко-культурного, но и философского характера. По наблюдениям М. М. Бахтина, «я и другой есть основные ценностные категории, впервые делающие возможной какую бы то ни было действительную оценку». Формирование образа другого является главным способом самоидентификации. Создавая образ России как единого государства, снискавшего милость Божью своей преданностью православной вере, московские книжники времен Ивана III нуждались в негативном образе противоположного характера. Нужен был подходящий пример того, что может произойти с народом и государством, если он изменяет своей вере и теряет почтение к власти. Лучшим примером такого рода могли стать погибшая Византия и ее разбросанные по миру жители.

В начале XVI столетия старец псковского Елеазарова монастыря Филофей, высказывая мысль о том, что над судьбами мира в целом и отдельных людей властен только Господь, заметил о себе: «…яз селской человек, учился буквам, а еллинскых борзостей не текох, а риторских астроном не читах, ни с мудрыми философы в беседе не бывал…» Книжник не одобрял тех увлечений, которые, по его мнению, пришли в Россию через греков и итальянцев из окружения Софьи.

* * *

Прибытие в Москву Софьи Палеолог стало поворотным моментом в ее судьбе. Известия русских источников содержат данные о ее приезде, а также сведения о ее семейной жизни. Отдельные ее поступки, как видим, вызывали негативную оценку. Но в целом русские книжники не уделяли ей большого внимания. Вероятно, это обусловлено тем, что роль Софьи в «большой политике» была достаточно скромной. По большей части эта роль ограничивалась тем, что Софья рожала детей да заказывала в кремлевских ювелирных мастерских ковчеги для реликвий, которые привезла из Рима. Совсем иное дело — ее греческая свита, в которую входили не только малообразованные и потерявшие всё греческие аристократы и близкие им люди, но и личности незаурядные. Деятельность последних заслуживает особого рассказа.

Глава 5
ВИЗАНТИЙЦЫ В РОССИИ

Красота воину оружие и корабля ветрила, тако и праведнику почитание книжное…

Изборник 1076 года

Отношения русских земель и греческого мира издревле отличала двойственность. Долгое время Византия была источником, питавшим культуру восточных славян. Церковная жизнь была определена греческими установлениями. Но даже автор «Повести временных лет» — монах Киево-Печерского монастыря, — повествуя о князе Святославе, однажды обронил фразу о том, что «греци суть лстивы и до сего дни».

Вторая половина XV столетия — один из самых сложных периодов для греческого мира. Это было время, когда византийцы — как обычные люди, так и утонченные интеллектуалы — нуждались в помощи и поддержке. Но те годы были и периодом широкой и многогранной деятельности греков в разных странах Старого Света. Приезд в Москву нескольких образованных греков в большой свите Софьи Палеолог в 1472 году, а также тех, кто прибыл позднее, ознаменовал большие перемены в отношениях русского и византийского миров.

Греки из окружения Софьи представляли собой удивительное и сложное явление. Среди аристократов Московской Руси рубежа XV–XVI веков они — в силу своего происхождения — держались обособленной группой. Далеко не все из них были искушенными библиофилами, за годы жизни в Италии впитавшими ренессансные идеи. О деятельности значительной части греков в России почти ничего не известно. Вероятно, это свидетельствует о весьма скромной роли большинства из них в русской жизни. Но некоторые греки отличались довольно широким кругозором, они были как минимум в курсе исканий и находок итальянских гуманистов. Сложно представить, чтобы такой выдающийся ценитель греческой учености, как кардинал Виссарион, не позаботился о том, чтобы отправить с Софьей на Русь хотя бы нескольких образованных и разделявших его идеи греков. Речь идет в первую очередь о семье Траханиотов, но не только о них. Таких людей можно уподобить средиземноморским соснам — пиниям, чудесным образом оказавшимся в русском бору: они были не чужды христианской богословской традиции, однако их мировоззрение и навыки подчас существенно разнились с теми, что отличали их русских современников. Эти «экс-византийцы» — пусть и не относившиеся к плеяде ученых греков первого ряда, оставшихся в Италии, — смогли занять определенную нишу в русском мире. Наиболее харизматичные и образованные из греков Софьи стали опорой Ивана III в целом ряде его начинаний.