Книга Отрезанный - Михаэль Тсокос

Херцфельд подошел к сундуку ближе и принялся рассматривать личные вещи девочки, которые Мартинек бережно разложил вокруг фотографии в память о Лили. Здесь лежали школьный билет, контейнер для хранения брекетов, открытка, ручки, конфеты, шарики и матерчатый ослик, опиравшийся на свечу. Причем свеча была сгоревшей только на треть.

В этот момент Пауль ясно представил себе, как Мартинек опускается на колени и зажигает эту свечку, чтобы в полном одиночестве оплакать смерть своей дочери. Скорее всего, именно в этом месте гнев на несправедливо вынесенный приговор убийце его девочки окончательно отравил душу Свена.

«Видимо, здесь Мартинек принял решение расплатиться со мной той же монетой и разработал соответствующий план. Он хотел, чтобы я испытал такую же боль от потери дочери, как и он», – подумал Херцфельд.

– Какой-то больной человек, – пробормотал Ингольф, стоявший позади профессора.

При этом практикант явно имел в виду не фотографию девочки на импровизированном алтаре, а совсем другие снимки. Они висели повсюду – на досках, настенных полках и даже на потолке сарая, прикрепленные при помощи пневматического строительного степлера. На большинстве из них был изображен Задлер, скрытно сфотографированный с большого расстояния.

Он оказался снятым не только в тот день, когда его освободили из тюрьмы. Имелись также и фотографии того, как этот маньяк исчезает при входе в метро, а потом открывает дверь собственного дома. На некоторых фото можно было увидеть Задлера при посещении видеотеки, а также потеющего на беговой дорожке. Последний снимок Свен, вероятно, сделал из здания, стоявшего напротив тренажерного зала. Имелось даже фото, на котором растлитель прижимал к себе какого-то подростка возле детской площадки. Многие фотографии были увеличены, особенно те, на которых Задлер смеялся.

«Он смеется над всем миром, – подумал Херцфельд, взяв в руки увеличенный снимок. – С виду обычный человек, и нет ничего такого, что указывало бы на его истинную сущность, на что можно было бы обратить внимание наших детей, чтобы уберечь их от подобных монстров».

Затем профессор увидел дату, отпечатанную на краю фотографии. Снимок был сделан всего несколько недель назад. На нем был запечатлен Задлер, стоявший на заснеженном тротуаре.

Мартинек проделал гигантскую работу. Вполне возможно, что он подкарауливал маньяка двадцать четыре часа в сутки в течение нескольких дней. К тому же ему пришлось ждать три с половиной года, чтобы начать следить за Задлером.

«Неудивительно, что твой рассудок помутился, Свен», – пронеслось у Пауля в голове.

– Не понимаю, почему именно вы стали объектом его мести? – спросил Ингольф в присущей ему манере говорить так, как будто у него раздуло щеку от флюса.

При этом он поднял с пола газетную статью, которую, должно быть, сдуло порывом ветра, когда они входили в сарай. На полках в специальных ящичках лежали вырезки из газет, в которых, судя по всему, были напечатаны статьи, касавшиеся насильников и убийц детей.

Херцфельд посмотрел на Ингольфа, и тут его внимание привлек отблеск света на полке за спиной практиканта. Пауль медленно прошел мимо своего спутника, отодвинул в сторону коробку из-под обуви с другими фотографиями, достал свою находку и прищурился – в полутьме шрифт на ее наклейке разобрать было трудно. Поэтому он поспешил назад к алтарю, где было светлее.

Между тем Ингольф продолжал приставать к профессору со своими вопросами:

– Я имел в виду, что Мартинеку следовало в первую очередь позаботиться об этом Задлере, а не о вас.

– Уверен, что эту стадию мести мой бывший коллега уже миновал, – задумчиво покачав головой, ответил Херцфельд.

– Откуда вы это знаете?

– Потому что я как раз держу доказательство в своих руках.

С этими словами он протянул практиканту одноразовый контейнер для сдачи анализов, который только что нашел на полке.

– «Ян Эрик Задлер», – прочитал Ингольф надпись на баночке.

Услышав второе имя Задлера, Херцфельд вздрогнул.

– Это то, что я думаю? – скривившись, спросил Ингольф и указал глазами на содержимое баночки.

– Да, это человеческий язык, – подтвердил профессор и потянулся за своим мобильником. – Надо сообщить Линде, что мы, по крайней мере, разгадали загадку относительно личности Эрика.

Глава 31

Гельголанд

Свет зажегся на короткое время, затем погас, а вскоре снова загорелся. Потом все повторилось.

– Что происходит? – спросила Линда в тот самый короткий промежуток, когда вновь смогла различать окружающие ее предметы.

Затем свет снова погас.

– Возможно, барахлит агрегат резервного питания, – тревожно прошептал Эндер, словно опасаясь, что, заговори он нормальным голосом, ситуация с перебоями в освещении еще более ухудшится.

«Или он думает, что мы больше не одни?» – пронеслось у Линды в голове.

– Не исключено, что агрегат постепенно испускает дух.

Голос коменданта звучал не очень уверенно. Очередной светлый промежуток он использовал для того, чтобы добраться до входной двери, где располагались электрические выключатели. После этого Мюллер безуспешно принялся колдовать над ними.

Снова все повторилось – свет зажегся, а затем опять погас. «Отлично! Теперь еще и светомузыка в морге! Этого только не хватало!» – подумала Линда и принялась размышлять на предмет того, стоит ли ей отойти от секционного стола, на котором размещалась Тевен, и вооружиться одним из двух секционных ножей, лежавших в трех метрах от нее на приставном столике. При этом все тело молодой женщины покрылось мурашками.

Громкий треск вызывал еще более неприятные ощущения, чем погружение в кромешную тьму. Каждый раз, когда гас свет, раздавался такой звук, как будто кто-то вправлял позвоночник невидимому монстру. Эти шумы, смешиваясь с неприятными электростатическими разрядами, отдавались от кафельных стен секционного зала и концентрировались возле стола из нержавеющей стали.

– Куда ты направился? – поинтересовалась Линда, заметив при очередном включении света Эндера, уже стоявшего одной ногой в коридоре.

– Я иду в центральный агрегатный отсек. Сейчас вернусь, – ответил он.

«Ясно. Решил оставить меня одну на этой дискотеке дьявола», – подумала Линда, и ей стало плохо.

Она с трудом сохраняла равновесие, понимая, что совершила ошибку, посмотрев на секционный стол во время последнего включения света. Теперь, когда снова стало темно, перед ее мысленным взором замаячило навязчивое видение мертвой судьи. Когда они с трудом водрузили ее мертвое тело на стол, ковер размотался. Постепенно его края опустились, полностью обнажив бренные останки. Труп Фредерики Тевен лежал на животе с задранной до бедер юбкой, обнажившей ее видавшие виды и пропитанные кровью хлопковые трусики…