Книга Чеченский бумеранг - Николай Иванов

– Что Туманов? Спит? – поинтересовался старший лейтенант.

– Спит. Ему полезно.

Ошиблись.

Пошатываясь, щурясь от света, на пороге землянки показался капитан. Мгновение он привыкал к своему вертикальному положению, свету и свежему воздуху, потом увидел командиров и направился к ним. Хотел взобраться на броню, но оставил попытку и только прислонился к ней.

– Получше? – одновременно спросили у него офицеры.

– Получше, чем вчера, но наверняка похуже, чем будет завтра. Вроде выкарабкиваюсь, спасибо. Что в мире? – тоже посмотрел на рацию.

Для человека военного мир подразделяется на расстояние радиоволны до командования и на все остальное, что происходит в мирной жизни.

Заремба и Приходько переглянулись, и подполковник решил не беспокоить капитана раньше времени.

– На нашем направлении – бои местного значения.

– Прикурить можно? – сразу и сигарету, и зажигалку стрельнул у старлея пограничник.

– Сколько мотало по стране, где бы ни был, а тихие вечера – это лучшее, что могла сотворить природа, – романтично продолжил Туманов, оглядываясь вокруг. Подполковник думал, что он заметит приготовления к бою, но пограничник вслушивался и вглядывался только в летний вечер.

…Он оказался невольно прав: прошедший вечер стал последним мирным. На рассвете, с первыми лучами солнца на блокпост обрушилось такое количество огня, что стало ясно: отныне жизнь разделилась на две части – до боя и после него.

– Не стрелять, – сдерживал своих подчиненных Приходько. – Спокойствие и выдержка. Бить по моей команде и только по реальным целям.

Рассвет только-только притронулся к земле. И хотя птицы, как опытные солдаты, замолчали при первых выстрелах, и воздух пока нес больше прохлады, чем тепла, очередной летний день наступал как неотвратимая данность.

А вот боевики почему-то не наступали, не попытались использовать элемент неожиданности. Огонь вели хотя и сильный, но из-за укрытий.

– Значит, попытаются держать в блокаде, – поделился Заремба соображением со старшим лейтенантом.

Тот сквозь узенькую щель-амбразуру между мешками всматривался в свой сектор обстрела, пока не готовый ни подтвердить, ни опровергнуть слова подполковника. Но в конце концов согласился: – Что-то медлят. Лупят со всех стволов, а нос не показывают. Может, подвох какой?

Для командира, конечно, самое лучшее – откровенная атака. Отбил ее – молодец. Готовься к очередной. Здесь же противник не выказывал никаких намерений, и это смущало старшего лейтенанта больше всего.

– Стрельба по всем блокпостам по трассе, – сообщил связист, прослушав эфир.

– Спроси, Грозный атакуют или нет? – потребовал от него Приходько. – На нас пойдут одновременно со штурмом Грозного.

Ошибся. Про Грозный ничего не сообщили, а вот кольцо вокруг блокпоста начало постепенно сжиматься. Замелькали сгорбленные спины перебегавших поближе боевиков, и солдаты после первого сигнального выстрела командира открыли огонь по дергающимся бугоркам – экономно, без напряжения. Стоило еще раз порадоваться умению старшего лейтенанта руководить людьми. Первая волна атаки, еще робкая, только зарождавшаяся, захлебнулась, когда в лесу прогремел взрыв. В нем боевики тоже, судя по всему, решили поискать счастья и тропинку к «комиссарову телу», и самому нетерпеливому и неосторожному развесило кишки по веткам.

Стрельба на некоторое время притихла. Чеченцы, похоже, выясняли по связи, кто подорвался. Если авторитетный боевик – следует ждать слепого и яростного ответного огня, рядовой – наоборот, замрут, перегруппировывая силы.

– Давай, Саша, – махнул кому-то рукой Приходько, тут же затыкая уши.

Сзади присел, стараясь не рассыпаться от собственного выстрела, танк. Хлопок ударил по перепонкам, оглушил Зарембу, и тот запоздало приоткрыл рот, чтобы хоть как-то смягчить удар. А взрыв, клубясь и с шумом завихряя вокруг себя воздух, прожег полсотни метров до кустарника на той стороне дороги и, не найдя применения своей убойной силе, разворотил попавшуюся на пути землю, вышвырнул прочь с места собственного падения кусты и что-то похожее на человеческое тело.

– Ориентир три, – сквозь ватную пелену дошла до слуха новая команда старшего лейтенанта, и Заремба успел заранее зажать уши. – Огонь!

Танк снова присел, выплескивая тяжелый даже на звук снаряд в примеченных командиром боевиков. Учили ведь наверняка в правилах дорожного движения, что главной является та дорога, по которой едет танк. А тем более танк стреляющий… Только или плохими учениками оказались чеченцы, или не признавали аксиом, а тем более правил. И после второго сокрушительного грохота они сделали очередной бросок и открыли огонь из своего хоть и мелкого, но тоже стреляющего оружия. Пули впивались в цементные мешки, рубили ветки над головами, с особым озлоблением чиркали по броне боевых машин.

– Наверняка подтягивают гранатометчиков, – прокричал Приходько. – Добавить огня, не давать прицелиться.

Гранатометчики все же выстрелили – сразу два, с разных краев. Гранаты, не такие уж и страшные после танковых выстрелов, разворотили тем не менее углы бруствера, и ободренная пехота с криками попыталась встать и покрыть открытое пространство одним броском, вопя во всю глотку:

– Аллах акбар!

Аллах, может, и превелик, но от пуль не защищает. Навстречу боевикам несется всплеск, веер пуль. Самозабвенно, в отместку за все дни сдерживания бился в узкой амбразуре автомат Туманова. Забыв экономику, вытащил для сдачи экзамена по огневой подготовке свой «АКМ» сержант-студент. Сумка с красным крестом, пока никому не потребовавшаяся, спокойно дремала на боку санинструктора, дав тому возможность поигрывать оружием.

Заремба же и Приходько, проявляя максимум выдержки, свои цели высматривали тщательно и стреляли коротко, желая помочь пулям найти живую, мягкую цель, а не гоняться за ветром в поле, не царапать бока. Захлебнулась, иссякла атака. Да и то – кто же приходит в гости раньше солнца? Подождите хотя бы восхода.

– Молодцы, орлы, – не забыл похвалить подчиненных старший лейтенант. – Подзарядились.

Полетели в стороны патронные коробочки, уронив из своих аккуратных пазов на ладони, на плащ-палатки и в каски красноватые остренькие боеприпасы. По своему изяществу им бы выставляться и красоваться на подиумах, демонстрировать свое совершенство. А тут вдавливают заскорузлым пальцем сначала в плотный узкий магазин, затем пружина выталкивает их по одному в пропитанный гарью, еще более тесный патронник, из которого имеется один выход – через маленькое отверстие вдалеке, на обрезе ствола.

Вся процедура происходит столь стремительно, что нет даже времени посмотреть, кто же бьет сзади по капсюлю. Да так сильно, что внутри все взрывается, закипает от боли и пламени, от которых одно спасение – вырваться в ту самую единственную светлую точку в стволе. И мчаться до тех пор, пока не встретится на пути преграда. Сокрушить ее, сделать так же больно, отомстить за то, что по чьей-то прихоти прошла через гарь и копоть, зажимы и выступы, боль и пламя, что потеряла свою элегантность и больше не потребуется никому в жизни.