Книга Обняться, чтобы уцелеть - Олег Рой

Именно в общении с ней Леонид понял, что в психологии и характере человека прожитые годы играют не такую уж большую роль. Что касается здоровья, самочувствия – тут да, ничего не попишешь. Но особенности личности и интеллект формируются очень рано, чуть ли не в детстве. Если у человека богатый внутренний мир, если у него есть душа, то с ним хорошо и интересно вне зависимости от того, тринадцать ему или девяносто. И наоборот – если неумен и малосимпатичен в молодости, шансов измениться с годами в лучшую сторону тоже немного. Ксению, несмотря на ее двадцать лет и свои тридцать семь, он считал самой подходящей для себя женщиной в мире. И дело было не только в ее горячем темпераменте, который после Валечкиной сдержанности казался Голубеву просто подарком судьбы. Ксеня, Ксю, как он стал ее называть, привлекала его не только как женщина, но и как друг. Объем ее знаний и глубина суждений его просто поражали – не он ей, а она ему открывала незнакомых доныне писателей, философов, художников… Сама она часто повторяла восточную мудрость, что любовь есть сочетание влечений души, тела и духа, и Леонид тогда был абсолютно с этим согласен. То время, которое он пробыл с ней (а они действительно были вместе, несмотря на разделявшие их города сотни километров), оказалось самым счастливым в его жизни. Они постоянно перезванивались, затрачивая кучу денег на междугородные разговоры, писали друг другу длинные чудесные письма. Ее послания начинались всегда традиционно: «Привет царю Леониду и тремстам спартанцам!» Он вскоре тоже перенял шутку и периодически старался ее обыграть, то подписываясь «любящий тебя царь», то передавая привет от своего доблестного войска. В их страстных письмах была не только тоска друг по другу, они также делились абсолютно всем, что происходило в их жизни, от событий до пришедших в голову мыслей. Единственное, чего они почти никогда не делали, – это не спорили. Как-то так получалось, что практически во всем он бывал с ней согласен. А если и не соглашался, то охотно допускал, что такая точка зрения имеет право на существование. Больше у него никогда и ни с кем в жизни так не получалось…

Летом она почти на целый месяц приехала в его город, наврав родителям, что гостит у институтской подружки, а в течение года он сам по мере возможности летал на праздники в Москву, поскольку средства позволяли – зарабатывал он уже тогда неплохо. Именно в праздники, в солнечный радостный Первомай, им и суждено было расстаться.

Он приехал около полудня и сразу с поезда, даже не забросив свою старую сумку с надписью «Спартак», с которой обычно путешествовал, помчался к ней на Фрунзенскую, зная, что родители Ксении будут на даче. В душе у него все пело в предвкушении долгожданного свидания, и хотя Ксю встретила его несколько сдержаннее, чем он ожидал, Леонид не стал акцентировать на этом внимание, а буквально набросился на любимую с нежностями и ласками, обнимал, вдыхая такой родной запах зеленых яблок от ее волос. Девушка первое время противилась и пыталась возражать, но потом ее страстная натура взяла верх над рассудком. Словом, в тот день все было хорошо, но на другое утро она встретила его совсем холодно, усадила на стул, сама села поодаль, опустив голову и играя своими любимыми бусами из полированных косточек персика. Он сразу понял, что ей не по себе – Ксю, когда волновалась, всегда теребила что-то в руках.

– Я должна сказать тебе нечто очень важное! – объявила она после паузы.

– Ты беременна? – радостно спросил он. Ему всегда так хотелось, чтобы у них с Ксенией был бы ребенок.

Она даже испугалась:

– Ну что ты такое говоришь?! Сплюнь и постучи о дерево! Нет, дело совсем не в этом. Дело в том, что нам нужно расстаться.

– То есть как это? – не понял он. – Ты что же… уезжаешь за границу? С родителями, да?

– Нет, никуда я не уезжаю. Но я так решила. Понимаешь, пока мы рядом, мы мешаем друг другу. Мы оба яркие личности, а таких союзов не бывает. В паре не может быть равноправия, один всегда получается в тени другого. Так, например, вышло у моих предков. Ведь мама тоже могла бы быть профессором и большим ученым, но она стала просто супругой Волжанского и даже докторской не защитила. Я не хочу подобной судьбы ни для себя, ни для тебя.

– Что это ты вдруг надумала? – попытался возразить он. Вместо ответа она взяла с дивана гитару и спела неизвестную ему песню:

Мы встретились в таком просторе,

В таком безмолвии небес,

Что было чудом из чудес

Пересеченье траекторий.

Быть может, мы в совместный путь

С тобой могли пуститься вскоре,

В чем состояла цель и суть

Всей нашей жизни. Но на горе

Мы с удивлением открыли,

Что птица птице не под стать —

Стремительные наши крылья

В полете будут нам мешать.

Так мощен наших крыл разлет,

Что сблизиться нам не дает…

– Чьи это слова? – зачем-то спросил он.

– Не знаю. Одна девчонка спела на слете самодеятельной песни… А я услышала и вдруг осознала, что это о нас с тобой… Очень долго думала и поняла, что нам нельзя быть вместе. Я не смогу развиваться, если буду находиться рядом с тобой, и тебе не дам это сделать… Так что лучше расстаться прямо сейчас. Ты понимаешь меня?

Леонид растерянно кивнул. Да, он вроде бы понимал Ксению, ход ее мыслей. Но впервые за все это время категорически не был с ней согласен.

– Послушай, Ксю, давай поговорим серьезно, – начал было Голубев, но она не дала продолжить.

– Нет, Лень, разговаривать уже поздно. Я все решила окончательно и бесповоротно – мы расстаемся.

– И что же мне сейчас, вот так встать и уйти? – обалдело спросил он.

– Да, уходи. Пожалуйста…

Он поднялся, вышел в прихожую, обулся, сдернул с вешалки куртку. Она проводила его до дверей и грустно сказала, когда он был уже на площадке:

– И войско свое обязательно забери с собой…

– Какое войско? – растерялся Голубев, которому было в тот момент не до шуток.

– Всех своих спартанцев…

До сих пор Голубеву страшно было вспоминать, какую боль доставил ему этот разрыв. Года два-три он вообще не мог смотреть на прекрасный пол, занимался только работой. Потом долго пытался заменить ее, искал во всех встречных женщинах черты Ксении – и не находил… И постоянно думал, что же послужило истинной причиной ее поступка. Конечно, дело не в том, что он мешал ей развиваться. Вероятно, просто надоел. Или встретила кого-то… Впрочем, одно другого не исключает.

Но время лечит любые раны. Поняв, что изводить себя запоздалыми сомнениями бессмысленно, Голубев нашел в себе силы просто взять и вычеркнуть ее из своей жизни. Не было никакой рыжей Ксю. Была только Валечка, оставившая в душе светлую тоску по несложившейся семейной жизни. И он почти поддался этому самообману – вот только про царя Леонида и трехсот спартанцев до сих пор слышать не мог. И запах зеленых яблок с тех пор не переносил.

Воспоминания восемнадцатилетней давности так разбередили душу, что даже пропал аппетит. Он так и не притронулся к салату, только выпил залпом всю минералку и попросил официантку принести еще бутылку.