Книга Тиберий Гракх - Александр Немировский

Деметрий вытер вспотевший лоб.

– Царедворец Лисий, который стоит во главе посольства, уничтожил завещание и составил новое, в пользу моего двоюродного брата Антиоха, скрепив его царской печатью, которой он распоряжался. Это тот Лисий, который, втершись в доверие к моему любимому дяде, стал главным его советчиком и стратегом. Отдав власть Антиоху, сыну Антиоха, вы вручите ее Лисию, человеку коварному и злонамеренному. Я живу в Риме много лет, и мне известно, что к вам обращаются как к «отцам-сенаторам». Разрешите назвать вас «отцами», ибо в мире у меня нет никого, к кому бы я мог обратиться со словом «отец». Боги взяли к себе моего родителя Селевка. Злодейски убит мой дядя Антиох, которого, умирая, царь просил: «Будь Деметрию отцом!» Отцы мои! Не дайте восторжествовать коварству и беззаконию!

– Можешь идти, Деметрий! – произнес Элий мягко. – О решении сената тебе сообщат.

Юноша сошел с возвышения и, всхлипывая, удалился.

– Приступим к обсуждению, – проговорил консул. – Слово имеет цензорий[23] Марк Порций Катон.

Все головы обратились к Катону. Он встал, но вместо того чтобы высказывать свое мнение, обратился к консулу с просьбой:

– Разреши отсрочку, Элий! Я никогда не был в Сирии и хочу выступить после тех, кто знает обстановку не по речам заинтересованных лиц.

– Разрешить! Пусть говорит потом! – послышались крики.

– Цензорий Марк Порций Катон, – произнес Элий торжественно. – Можешь выступить позднее. Слово имеет консуляр Семпроний Гракх.

С места поднялся сенатор лет шестидесяти, невысокого роста, с прямой осанкой, тонким и выразительным лицом.

– Волчица вскормила основателей нашего города, Ромула и Рема, – начал он проникновенно. – Можете себе представить, что было бы с младенцами, не отними их у зверя пастух Фаустул. Они бы ходили на четвереньках и выли, как их приемная мать и молочные братья. Деметрий усыновлен нашим городом, воспринял наши обычаи. Я с наслаждением слушал его латинскую речь. Я верю ему и призываю вас, отцы-сенаторы, вернуть Деметрию законную власть.

Консул достал список и прочитал:

– Консуляр Марк Юний Брут.

– Отказываюсь от слова, – послышалось из зала.

– Претор Сульпиций Гал.

– Отцы-сенаторы! – начал Сульпиций, оглядев зал. – Я согласен с мнением Тиберия Гракха. У нас есть поговорка: «О мертвых хорошо или ничего». Позволю себе нарушить это правило. Антиох, второй сын того Антиоха, который называл себя Великим, сразу же после разгрома сирийцев был послан к нам заложником. Незадолго до кончины Селевк вытребовал у нас брата, послав вместо него своего сына Деметрия. Став вскоре царем, Антиох начал войну с Египтом и, нуждаясь в деньгах, разорил все храмы своего царства. Устроив в честь нашего посольства пир, он, напившись, скинул одежды и плясал голым. Теперь подумаем, какую силу может иметь завещание такого царя?

Зал загудел.

Сульпиций повысил голос:

– И еще! Станем на место юноши. Отец дал нам его заложником. Он остался заложником при своем дяде. Если мы его не отпустим, он будет заложником при своем малолетнем брате. Это абсурдно.

В зале послышался смех.

– Слово имеет Гней Октавий, – объявил консул.

– Отцы-сенаторы! – начал Октавий. – Мы принимаем заложников, чтобы обеспечить выполнение условий мира. А выполняются ли эти условия? Мне стало известно, что в сирийском войске, осаждавшем Иерусалим, было тридцать шесть слонов. А ведь мирный договор с Антиохом Великим не разрешает иметь ни одного. Из другого источника я знаю, что у сирийцев двадцать боевых кораблей вместо десяти разрешенных. Вот о чем надо подумать, прежде чем назначать царя.

– Слово имеет консуляр и цензорий Марк Порций Катон, – объявил консул.

– Мы умеем усмирять царей, – проговорил Катон решительно, – а делать между ними выбор не научились. Перед нами двое. Один – девятилетний мальчик, за спиной которого толпа воспитателей и родственников. Другой – юноша в расцвете сил, воспитанный у нас в Риме и изъясняющийся по-латыни не хуже, чем вы. Два оратора высказались в пользу Деметрия. Ты, Сульпиций Гал, начитался греков и доказываешь от противного, как какой-нибудь софист. Нет спора, что Деметрия обошли. Для него это несправедливо, для Рима же справедливо то, что выгодно нам.

Катон повернулся к Гракху.

– Ты, Семпроний Гракх, советуешь избрать Деметрия потому, что он воспитан в Риме и знает римские порядки. Боги всеблагие! Впервые слышу столь наивную речь! Ты приводишь в пример младенцев, вскормленных волчицей. У меня на вилле рабыни кормят грудью породистых щенков. Пока еще ни один из них не заговорил.

Зал грохнул от хохота.

– Будет ли зверь, – продолжал Катон в наступившей тишине, – благодарен державшим его в клетке? Оказавшись в Сирии, Деметрий выпустит когти из своих мягких лап, и мы, кого он льстиво называет отцами, ощутим их недетскую силу.

Катон перевел взгляд на Октавия.

– Ты, Октавий, сообщил о нарушении сирийцами договора, однако колеблешься в выборе царя. У меня же нет никаких сомнений. Уничтожить под наблюдением наших послов незаконно построенные корабли и перебить слонов легче теперь, пока правит ребенок, а потому я полагаю, надо утвердить этого ребенка царем. Думаю, мы не ошибемся, если во главе посольства поставим Сульпиция Гала, имеющего опыт обращения с азиатами. Вторым послом логично назначить консуляра Гнея Октавия.

Катон грузно опустился на скамью.

– Все мнения высказаны, – заключил консул. – Я ставлю на голосование предложение утвердить царем Деметрия, сына Селевка. В том случае, если оно не получит большинства голосов, царем будет Антиох, сын Антиоха.

Курия мгновенно заполнилась голосами и шарканьем ног. Сенаторы, поддержавшие предложение, отходили в правую сторону зала, несогласные – в левую.

Через несколько мгновений стало ясно, что Катон одержал решительную победу. Второе предложение – о составе посольства – было принято единогласно.

Пир авгуров

У стола, заставленного кушаньями и винами, возлежали шестеро. Пирующие сняли тоги, оставшись в туниках. Почетное место занимал Аппий Клавдий. Рядом с ним возлежал человек лет сорока с резкими, отталкивающими чертами лица. Это был Сципион Назика, сын скончавшегося в прошлом году знаменитого противника Катона. Соорудив в память отца алтарь египетскому богу подземного царства Серапису, Назика получил еще одно имя Серапион.

Ложе напротив занимал народный трибун Публий Муций Сцевола, человек лет тридцати пяти, но уже с сединой в бороде, которую он носил, подражая своим знаменитым предкам. Несмотря на молодость, Сцевола считался лучшим в Риме знатоком римского права, и в сомнительных случаях к нему обращались за советом.