Книга Цареубийца. Подлинные мемуары графа Орлова - Алексей Орлов

– Скажи, Иван Саввич, – вдруг спросила государыня, когда я закончил, – правда ли, что императрица Елизавета Петровна тайно обвенчалась с графом Разумовским и от этого брака дитя на свет появилось?

Тут взгляд её сделался таким цепким и пронизывающим, что у меня мороз по коже пробежал. Однако я собрался с духом и ответил со спокойствием:

– Ваше царское величество, я человек маленький, от тайн государственных далёкий. Извольте расспросить тех, кто по высокому своему положению всё видеть должен.

В. Перов. Суд Пугачёва

Государыня не сводила с меня глаз и молчала, молчал и я. Тогда она опять улыбнулась и сказала:

– Вижу, что скромность твоя усердию не уступает, что всяческой похвалы достойно. Вот на таковых честных и верных слугах Отечество наше держится и всё более процветает на радость друзьям нашим и на страх врагам… По делу же твоему подай прошение в канцелярию, как этого закон требует, а я перед законом менее тебя значу – он мой всевластный господин.

Этим мой разговор с государыней Екатериной Алексеевной завершился. Прошение я подал, но ответа не последовало – и не мудрено: Василий Шкурин сказывал, что тридцать тысяч дел в канцеляриях нерешёнными лежат. Зато по возвращении в Москву благодарственный респект я от государыни получил, где назван был «попечительным и усердным слугой всемилостивейшей государыни и прямым сыном Отечества»…

Государыню-императрицу Екатерину Алексеевну больше мне видеть не довелось, а правила она ещё долго – лет двадцать, почитай. О кончине её всякие слухи ходили, были и скабрезные: жила она предосудительно и умерла срамным образом[26].

Павел I

Государя-императора Павла Петровича разговора я удостоился единственный раз, когда в Москве после коронационных торжеств сей государь московских облечённых должностями лиц принимал. Однако впервые наблюдал я Павла Петровича задолго до того – в младенчестве и детских годах его, когда он при своей царственной бабушке Елизавете Петровне находился. Его родители Пётр Фёдорович и Екатерина Алексеевна плохо меж собою жили, как я рассказывал уже, и наследник их не скоро на свет появился[27]. Но когда родился он, радость была великая, а особенно радовалась государыня Елизавета Петровна, которая внуком налюбоваться не могла. Она от отца и матери его забрала и тщательнейший уход за ним учинила: нянек и мамок к Павлу Петровичу приставила чуть не сотню и сама за ним неотрывно присматривала. Однако недаром говорится: неразумная опека хуже беспризорности, а у семи нянек дитя без глазу.

М. Шибанов. Портрет Екатерины II в дорожном костюме (один из последних портретов Екатерины)

Боясь, чтобы Павел Петрович не захворал, государыня Елизавета Петровна приказывала в комнатах его жарко топить и окон отнюдь не открывать. Не довольствуясь этим, она велела колыбель Павла Петровича обшить изнутри лисьим мехом, а сверху ещё накрывать одеялом – как он не задохнулся, бог весть, а спал в той колыбели годов до пяти. Няньки да мамки каждый чох его ловили; плакать ли начнёт Павел Петрович, тут же на руки его берут, качают, убаюкивают, друг у друга перехватить хотят, и оттого случалось, что на пол роняли. А как в разумение вошёл, сказки ему рассказывали одну страшнее другой, о ведьмах, домовых и привидениях, чтобы он под одеяло скорее забился и заснул.

Государыне Елизавете Петровне говорили, что такое воспитание до добра не доведёт, напротив, большой вред Павлу Петровичу может причинить, но она слышать ничего не хотела: я-де ваших новомодных воспитаний не знаю, а по-старому детей всегда так воспитывали, и вырастали они здоровыми и крепкими. Однако Павел Петрович чем только не переболел; нос у него вечно был забит, так что разговаривал Павел Петрович, гундося и сипя, что продолжалось и в зрелые его годы. А ещё пустым страхам был подвержен – от каждого звука вздрагивал, иногда ни с того, ни с сего под стол залезал, а уж как темноты боялся, не приведи Господи!..

Кормили его, как на убой, – в младенчестве молоком, кашами и творогом так пичкали, что дитя наизнанку выворачивало; позже стали так же мясом перекармливать. Когда еда не в радость, она впрок не идёт – как ни кормили его, остался Павел Петрович низкорослым и тщедушным.

Умён был, учился легко, но ум его был с каким-то изъяном. Учитель, немец, сказал про Павла Петровича верные слова[28]: «Голова у него умная, но в ней есть какая-то машинка, которая держится на ниточке; порвётся эта ниточка, машинка завернётся, и тут конец и уму, и рассудку».

Портрет Павла Петровича в детстве. Неизвестный художник, вторая половина XVIII века

Характера он был переменчивого и нетерпимого: мучил всех, кто возле него пребывал, а более – самого себя. Упрям был безмерно: хотел, чтобы всё по его желанию было; увлекался чем-либо с необыкновенной быстротою и затем столь же быстро покидал и забывал увлечение своё. Поспешен был во всём и от того часто ошибочен – и желал бы, может быть, что-то исправить, да уж поздно было!

Легко гневался и в гневе был страшен – голову закидывал назад, задыхался и хрипел, однако быстро отходил, слабея при этом. Разгневавшись, иной раз был жесток, но затем плакал, жалея тех, кого обидел.

…Что же ещё сказать? С малых лет к регламенту немецкому великое благоволение испытывал; откуда в нём это взялось, не знаю, – может, от Фёдора Бехтеева, что в воспитатели к нему приставлен был[29], одержимого военными уставами и муштрой: весь день он по минутам расписывал и каждое в нём действо как развод караулов проводил. Еду ли несут, на уборку ли слуги пришли, учителя на занятия – всё по регламенту, с рапортами, поворотами по команде и установленными телодвижениями. Маленький Павел Петрович это всё не только заимствовал, но и наставника своего превзошёл, а когда править начал, таковой регламент на всю Россию распространил. В пять утра трубачи повсюду подъём трубили, в шесть начинались служба во всех учреждениях и учёба, и торговля и прочие дела; всё производилось по уставу, и упаси Господи хоть единую букву нарушить – сразу публичное битьё и в Сибирь! Кнутобойство, правда, государь Павел Петрович отменил, однако плетьми стегали за самую малость…