Книга Его Величество - Владимир Васильев

Между ними снова возник спор. Оскорбленный Николаем Павловичем, гвардейский капитан Норов подал просьбу о переводе из гвардии в армию и вызвал своего обидчика на дуэль.

В штабе полка великий князь запросил документы на командира роты. Полистав их, он обнаружил, что Норов Василий Сергеевич родился 5 апреля 1793 года в селе Ключи Балашовского уезда Саратовской области в дворянской семье Норовых. Отец — отставной майор, саратовский губернский предводитель дворянства Сергей Александрович Норов, мать Татьяна Михайловна Кошелева, внучка генерала Кошелева. Василий получил домашнее образование. В семилетнем возрасте был зачислен пажом в Пажеский корпус…

«Пажеский корпус? — насторожился Николай Павлович. — Быть не может. Но это он!»

Первым желанием было — вызвать капитана и поговорить с ним. Возможно, вспомнив детство и тот каверзный случай, они расстались бы хорошими друзьями. Но тут великому князю сообщили, что капитан вызывает на дуэль. Разговор пришлось отложить.

«И вот сегодня мы с ним встречаемся…», — подумал Николай Павлович, уцепившись взглядом за желтый лист клена, залетевший ему под ногу.

Норов вздрогнул от неожиданности, когда, войдя в кабинет, увидел перед собой государя.

— На содержание в крепости жалобы есть? — после официальной процедуры представления арестанта конвоиром, спросил император.

— Разве сами не знаете, ваше величество? — скривился в усмешке Норов.

— Хочу от тебя услышать, — хмурясь, посмотрел на него Николай Павлович. — И давай уговоримся, говорить друг другу только правду. Так обоим будет проще. Ты очистишь себя от предрассудков о несправедливости власти, я узнаю, что тревожит моего подданного, который находится под арестом.

— Если я скажу вам, что меня помещали в каменный мешок, босого заставляли стоять в ледяной воде, кормили сельдью и не давали при этом пить, вы не поверите, — все с той же усталой насмешкой проговорил Норов.

— Другому бы не поверил. Тебе поверю. Оправдывать начальника Петропавловской крепости не стану. Верь мне — выясню причины, — строгим тоном сказал император.

«Ничуть не изменился, — думал Норов, внимательно слушая Николая Павловича. — И говорит так же заносчиво, высокомерно. Интересно, вспомнит ли нашу ссору, вызов на дуэль?»

— Я тут, прежде чем тебя позвать, вспоминал наши прошлые встречи. Первую помнишь? Мы тогда с тобой подрались в Гатчине еще маленькими мальчишками. Что с тобой дальше было? Наказали? — Николай Павлович положил руки под подбородок.

— Так интересно?

— Да.

— Хотели выгнать из Пажеского корпуса. Заступились мамины родственники. Получил строгий выговор. Был лишен увольнительной. А вы? — Норов, сидевший опустив голову, вдруг поднял ее и внимательно взглянул на императора: — Вы помните нашу вторую встречу?

— Помню.

— И до сих пор считаете, что поступили со мной справедливо?

— Почему это? Я ведь тогда попросил тебя взять обратно прошение об отставке, — сказал как бы нехотя Николай Павлович. — Ты за свой поступок был всемилостивейше прощен и произведен в подполковники с назначением в пехотный полк принца Вильгельма Прусского.

— Вы не ответили на мой вопрос, — набычился Норов.

— Считаю, что поступил справедливо. Я тебе об этом говорил. Твоя рота за два месяца, проведенных на зимних квартирах, разучилась ходить строем и выполнять действия. Это была одна из лучших рот, — быстро высказался Николай Павлович и тут же задал вопрос: — Скажи, знаешь ли, что 22 августа моим специальным указом срок каторги тебе сокращен с 15 лет до 10?

— Обычное дело при коронации, — пожал плечами Норов.

— Неблагодарный, — вспылил, было, Николай Павлович, но сдержался и продолжил спокойным голосом: — Серьезных оснований для смягчения приговора не было. Вступив в 1818 году в тайное общество, ты не просто был членом его, а активным участником. Доказано — ты участвовал в разработке планов государственного переворота. Другие мятежники с такими или подобными формулировками приговорены к значительным срокам. И это не важно, были они или нет на Сенатской площади 14 декабря. Ведь ты участвовал согласием на лишение в Бобруйске свободы блаженной памяти императора Александра I и ныне царствующего государя со знанием цели.

— Я лишен дворянства и чинов, так что срок нахождения в Сибири не столь для меня важен, — пожал плечами Норов.

— Не предлагаешь ли мне, в знак нашего давнего знакомства и искупления перед тобой своей вины, вернуть тебе дворянство и чин? — шутливо спросил Николай Павлович.

— Нет. Прошу лишь одного, чтобы меня избавили от пыток в крепости, — твердо заявил Норов.

— Это я тебе обещаю, но и ты веди себя в камере пристойно, — сказал император. — Я тебе могу пообещать еще одно послабление, — продолжал он, необычно долго растягивая слова. — Будешь себя хорошо вести, в Сибирь не отправлю. Переведу в Свеаборгскую крепость или в Выборгскую, откуда в крепостные арестанты в Бобруйскую тюрьму, а там, смотришь, и в роту срочных арестантов угодишь.

Человек ты умный, способный. Хорошо знаешь военное дело. Воевал в Отечественную войну. Имеешь награды. Прикажу обеспечить тебя бумагой и всем необходимым для письма. Пиши.

— Книги можно будет? У нас есть религиозные, но мне нужны научные, — робко спросил Норов.

— Почему же нет. Составь список. Только чтоб ничего лишнего. Сам проверю, — улыбнулся впервые за встречу Николай Павлович.

«Расскажу матушке про разговор с поэтом Пушкиным и про эту встречу, она опять упрекнет, дескать, не царское это дело, — думал император, оставшись один в кабинете. — А чье? И поэт Пушкин и мятежник Норов мои подданные. Оба одаренные, но с некоторыми отклонениями. И кому, как не мне подправлять их, наставлять, чтобы не вред, а пользу России приносили».

* * *

После встречи с мятежным капитаном Норовым, ему вспомнился откровенный разговор с Пушкиным. Как точно поэт подметил тогда: «Я уверен, что, даже карая их, в глубине души вы не отказываете им ни в сочувствии, ни в уважении».

На другой день после ареста Рылеева, Николая Павлович приказал князю Голицыну навести справку о положении его семейства. Князь отписал, что жена мятежника Наталья Михайловна «предается неутешимой скорби, которую разделяет с нею одна пожилая приятельница Прасковья Васильевна Устинова; других же знакомых не имеет». Со слезами благодарности выслушала она о милосердном внимании государя императора, и на сделанный ей вопрос, не имеет ли в чем нужды, отвечала, что у ней осталось еще 100 рублей, и она ни о чем не заботиться, имея одно желание увидеться с мужем.

В тот же день Николай Павлович приказал передать ей 2000 рублей и письмо мужа, просившего ее быть покойною, надеяться на милость государя.

«Дорогой мой, — писала она в ответе мужу, — не знаю, какими чувствами, словами изъяснить непостижимое милосердие нашего монарха, третьего дня император прислал твою записку и вслед затем 2000 рублей. Наставь меня, как благодарить отца нашего Отечества».