Книга Капитаны в законе - Валерий Елманов

Как оказалось, большой палец старик приберег для последней, но самой главной приметы. Именно Тукуму довелось держать дитя в руках, когда они уходили от погони, и во время скачки правая ручка младенца от тряски высвободилась из-под пеленок. Тогда-то десятник и заприметил родимое пятно. Правда, в ту пору оно было совсем маленьким, но уже походило на маленького паучка. Сейчас, когда Улан вырос, паук превратился в настоящего каракурта и это тоже неспроста. По мнению старика эту отметину поставил великий Тенгре, дабы всем стало понятно, что он не кто иной, как истинный сын Кара-Темира.

А в заключение Тукум простер ладони к костру и торжествующе заявил:

– Да и ныне Высокое небо не забыло тебя. Вспомни, как радостно взметнулись вверх языки огня? Одного этого подтверждения вполне достаточно, дабы убедиться в истине моих слов.

Он поднялся на ноги и, глядя на своего собеседника сверху вниз, произнес:

– А теперь главное. Если бы некий батыр надумал выступить против Узбека, при этом провозгласив, что не станет разрушать старые святилища и разрешит каждому придерживаться любой веры, думаю, подле него собралось бы не один и не два тумена, а много больше. А если степь к тому же узнала бы, что сам воин – не безвестный, но из чингизидов, сын Кара-Темира, число желающих встать под его байракудвоилось бы.

Улан хотел ответить, что это безумие и коль колесо с исламской верой закрутилось, назад его не повернуть, ибо ни в одну реку нельзя войти дважды, но Тукум смотрел на него с такой надеждой, что вместо категоричного «нет» прозвучало уклончивое:

– Я должен подумать, – но даже при этих словах на лице старика отразилось такое вселенское разочарование, что Улан невольно добавил: – Большое дело начинается с малого раздумья. Ты сам сказал, что меня уже сейчас можно назвать бильге. А мне бы хотелось заслужить прозвище Улан-сечен.

– Ты прав, – кивнул старик. – Однако и медлить нельзя. Ныне с тех пор, как Узбек повелел склонить перед Аллахом наши головы, прошло всего четыре лета и многие помнят прежние времена. Но с каждым годом будет становиться все больше Абдулкахаров, Абдулхамидов, Абдурашидов, а названные рабамиарабского бога за тобой навряд ли пойдут и тебе станет тяжко собрать даже один тумен, ибо память людей недолговечна. Они просто смирятся перед неизбежным.

Помни это. А теперь… пойдем, а то нас заждались, – и он неспешным шагом направился к терпеливо поджидавшему их сыну.

Однако концовка у этой загадочной истории оказалась неожиданной. Когда ближе к вечеру они садились в свою ладью, откуда-то вынырнул тот самый Бури – сын Тукума, провожавший их к святилищу. Опасливо поглядывая наверх, дабы не попасться на глаза отцу, он стал сбивчиво просить Улана забыть о том, что старик успел наговорить ему. Мол, ничего этого не было и на их аул напали не люди Тохты, но обычные степные разбойники. А Тукум попросту слегка повредился умом, поскольку не смог сберечь молодого Кара-Темира. Да и по голове ему в той схватке здорово досталось, вот и видит теперь в каждом проезжем того младенца. На самом же деле Тохта очень любил своего младшего брата и когда узнал о случившемся, отправил на поиски разбойников два тумена и не успокоился, пока не нашел их гнездо и не казнил всех, закопав живыми в землю.

– Получается, во всей истории, рассказанной твоим отцом, ни слова правды? – уточнил Улан.

Бури отчего-то замялся и нехотя выдавил, что если она и имеется, то самую малость. Например, имя жены и сына Кара-Темира. Их и впрямь звали Айгуль и Булан, и младенец наверное действительно родился синеглазым. Зато остальное… И он вновь жалобно посмотрел на Буланова.

Тому ничего не оставалось, как заверить, что он выполнит его просьбу и не собирается трепать языком налево и направо, прекрасно понимая, насколько это опасно.

– Да пребудет с тобою великий Тенгре! – радостно выпалил Бури и, спохватившись, начал пояснять, что сказал это исключительно по привычке, но оборвал себя на полуслове, досадливо махнул рукой и подался обратно в свой аул.

Позже, будучи в своей каморке-каюте, Улан еще долго гадал, что истина. Действительно ли старик выжил из ума, слегка помешавшись от страшного сабельного удара, или сынок попросту опасается, что кто-то вложит хозяина маленького аула тому же хану Узбеку? Дальнейшее предсказать нетрудно. Учитывая, отсутствие психушек, хан пошлет пару сотен «санитаров» в халатах, пускай и не белых, и они вырежут всех обитателей небольшого стойбища, не особо разбираясь кто помешанный, а кто в своем уме.

Но как он ни гадал, а прийти к определенному выводу не смог. Под конец уставший мозг отключился и Улан погрузился в тяжелый беспокойный сон. И снилось ему нечто похожее на Куликово поле. Вот только русских полков на нем не было видно: и с одной, и со второй стороны стояла лишь ордынская конница. Пропели трубы, забили барабаны и, повинуясь им, две лавы, отчаянно визжа нечто удалое, ринулись в бой. Но чем закончилось сражение, он не узнал, не вовремя проснувшись и до самого рассвета ходил по палубе ладьи, о чем-то напряженно размышляя…

Глава 16

Визит к старому знакомому

С отъездом Улана хлопот у Сангре, как ни удивительно, прибавилось ненамного, и он не раз вспоминал друга теплым добрым словом. Процесс учебы Буланов отладил настолько хорошо, что все продолжало идти как бы само собой, катясь по накатанному. Дружинники-ветераны в определенные часы занимались с новобранцами, обучая их ратному бою. Неграмотные заучивали азы и буки под руководством Изабеллы, а остальными занятиями рулил… Яцко.

Да, именно он контролировал общую физподготовку, притом тоже согласно оставленным Уланом указаниям, где было расписано все: и последовательность упражнений, и число подходов. Он же руководил и новыми парами арбалетчиков, приучая их к введенной в свое время Петром «конвейерной» системе: один стреляет, а второй заряжает. Причем помогал Яцко не кто иной как… Локис. Правда, последний в основном служил для наглядной демонстрации – как надо работать и чего надлежит достичь. Надо сказать, преданному оруженосцу Петра роль наставника чертовски нравилось.

Тут, конечно, занимались не все, поскольку силачей, способных без помощи дополнительных приспособлений взвести тетиву арбалета одними руками имелось немного, всего девять. Двое были из числа литвинов – Галиас и Ажуолас. Но их, успевших освоить конвейерное обучение, Петр вместе со стрелками-ятвягами, как Улан ни упирался, всучил побратиму. Дескать, мало ли что может приключиться в пути.

Остались прибывшие в свое время из Литвы славяне: кривич Шкырка и дрегович Кастусь, да к ним прибавились пятеро сыновей местных кожемяк. Двое пришли сами, прослышав о наборе в новую дружину: Мездрик и Бухтарма. А когда Улан пару раз похвалил их, заявив, что парни запросто могут составить конкуренцию даже Вилкасу, поскольку «качают» руки с детства, специфика производства такая, Сангре сам занялся дополнительным набором. Пройдясь по дворам кожемяк, он в скором времени привел еще троих: Волоха, Усмаря и Замшу. Подыскать хороших стрелков в пару каждому заряжающему было делом пустячным, благо в дружине к тому времени имелось несколько сыновей охотников.