Книга Тайные культы древних. Религии мистерий - С. Энгус

На Западе прогресс индивидуализма шел рука об руку с распадом города-государства, но было бы трудно сказать, действительно ли падение полиса, которое сначала произошло в Греции, было следствием или причиной индивидуализма. Оба суждения будут одинаково верны, поскольку именно страсти отдельных людей подорвали полис, в то время как падение полиса, освободив граждан от его всеобъемлющих требований, способствовало росту индивидуализма. Конфликт личности и полиса господствует в греческой истории вплоть до падения полиса. Тогда греки, которые были не способны подняться до истинного ощущения национализма, стали носителями нового космополитизма. Личность Александра и его завоевания дали мощный толчок развитию индивидуализма, породив космополитизм, необходимым логическим следствием которого и был индивидуализм. Глаза цивилизованного мира теперь были обращены на одну человеческую личность, и эта личность была такова, что казалась неким сверхчеловеком, который стоял ближе к божественному, нежели к человеческому [705] . Это выдающееся место, занятое отдельными личностями, и зависимость от них блага всего человечества привела к практике обожествления в случае Александра царей-диадохов и, наконец, римских императоров. Освобождение миллионов слитков драгоценного металла из восточных сундуков, которого добился Александр, вызвало настоящую схватку между охотниками за удачей, где самые способные оказались наверху; возник капитализм [706] , который до этого был грекам едва знаком и которому суждено было причинить много зла у римлян. Циркуляция этих новых монет и сокровищ Востока стимулировала торговлю, открыла новые пути для богатства, поощряла среди отдельных людей жадность, спекуляции, дух индивидуального предпринимательства. Были и другие приметы греческого индивидуализма. Задолго до эпохи Александра наемники стали фактором в восточных кампаниях. Эти «солдаты удачи» были настоящими апостолами космополитизма и индивидуализма. Привычка эмигрировать в поисках лучшей участи стала обычной среди греков; они селились в самых отдаленных греко-азиатских городах, основанных Александром, в великих центрах торговли вдоль азиатского берега и при дворах эллинистических царей, а позднее – по всей Римской империи. Теперь личность чувствовала себя как дома в любом месте в мире, где ее амбиции были удовлетворены.

Во время Второй Пунической войны индивидуализм охватил даже патриотичных римлян; если он и не был введен эллинизмом, то, во всяком случае, подпитан греческой культурой. Когда греки стали учителями Рима, они были людьми без отечества, или же, скорее, их отечеством был весь мир; их профессора оставили обнищавшую Грецию, чтобы позаботиться о своих личных интересах. Литература, и особенно философия Греции, которая пришла в Рим, была в значительной мере индивидуалистической. Во II веке до н. э. римский характер пережил странное преображение. Отдельный человек взбунтовался против давящего патриотизма. Военная добыча породила эгоизм при ее распределении. Вырождение партий в клики, которыми руководили амбициозные вожди, рискованные игры в борьбе за место магистрата, разложение государственной религии и рост восточных культов, умножение диктаторов, кровавые гражданские войны, подъем империи были просто результатами ничем не сдерживавшегося индивидуализма. Поэтому личность смотрела на государство как на поле, которое следует эксплуатировать для собственного возвышения. Как и в эллинистическую эпоху, так и в римскую возникли выдающиеся личности, чьи преступления или заслуги ставили их над уровнем их собратьев, и благо человечества стало все более и более зависеть от одного человека. Все способствовало возвышению личности: «Постоянные войны, завоевания и революции придали могущественным людям еще большую значимость, а бедность и непорядок в греко-римском мире заставляли простой народ почитать любого вождя, который мог дать и давал им приличные условия жизни и соответствующее пропитание» [707] .

Восточные кампании Рима значительно ускорили развитие индивидуализма. Открылись новые сферы для личных амбиций. Когда Рим впервые приступил к завоеванию Востока, он не мог похвастаться каким бы то ни было прочным образованием или подлинной цивилизацией; Рим считал то, что он завоевал, законным предметом для эксплуатации. При республике правители провинций удовлетворяли свою жадность за счет этих несчастных земель и собирали огромные богатства, которые обычно проматывали в бездумной роскоши. Отдельные личности соревновались друг с другом в дорогостоящей показухе. По всей империи рос класс капиталистов, и, прежде всего в Италии, возникли землевладельцы, которые со своими отрядами рабов заменили прежних собственников-крестьян – «латифундии погубили Италию» (Latifundia perdidere Italiam). Возникло бесчисленное множество рабов, у которых не было никакой национальной или политической лояльности; тысячи некогда процветающих ремесленников и крестьян обнищали в результате римских завоеваний и конфискаций. Такие личности, недовольные несправедливостью общества, также преследовали свои личные интересы.

Индивидуализм вторгся во все сферы жизни и подействовал на богатых и на бедных, на Восток и на Запад – особенно в последний период республики и в ранней империи. Он проявлялся в искусстве, в литературе, в политике и в обществе, в морали и в религии. Греческое искусство в его славе показывало идеальное и всеобщее, в то время как римское искусство было индивидуалистическим и реалистическим. Среди римлян вошли в моду портретные бюсты (не идеализированные). «Именно в этом веке [II век до н. э.] мы впервые слышим о статуях и портретных бюстах выдающихся людей» [708] , хотя, как говорят, Александр Великий был одним из первых, чей портрет был вырезан в камне.

В обществе индивидуализм принимал форму эгоизма, культивирования личных интересов. Люди, отрезанные от civitas, еще не были воспитаны для новых форм общества. Империя была слишком велика, а семья – слишком мала; другие, промежуточные поля деятельности, где встречается наша общественная и личная жизнь, еще нуждались в разработке. Общественная жизнь потеряла свой интерес и была предоставлена демагогам или тем, кто стремился к власти. Люди обращали больше внимания на домашние добродетели и благотворительность; результатом этого была эмансипация женщин и их более выдающаяся в эту эпоху роль. Общественные инстинкты нашли свое выражение в приумножении гильдий. Литература эллинистического и римского времени индивидуалистична. Любовная страсть становится все более острой и современной, как мы видим, например, в эротической поэзии Феокрита или Катулла [709] . Римская литература, которая была лишь в колыбели, когда потоп индивидуализма начал затоплять Восток и Запад, более индивидуалистична, чем греческая, как по своей тематике, так и по сильному чувству личностного, столь характерному для римских авторов. Селлар [710] пишет о римской поэзии: «Ни в одной другой области античной литературы не уделено столько места наслаждению природой, а также радостям, печалям, вкусам и стремлениям отдельной личности». Гений римских авторов был личным, сознающим себя по сравнению с греческим гением, более безличным и забывающим о себе. Позднейшая греческая литература отвечает индивидуальным вкусам римлян, как, например, Плутарх и Полибий. В исторических сочинениях личность автора больше выходит на первый план в предисловиях, экскурсах и в том, как автор судит или восхваляет своих персонажей [711] . Значимость отдельной личности нашла свое выражение в развитии биографического жанра, который вошел в моду (как на греческом, так и на латинском языке), например, всем известные «Сравнительные жизнеописания» Плутарха, «Жизнеописания философов» Диогена Лаэртского, «Жизнь Аполлония Тианского» Филострата, «Югурта» и «Катилина» Саллюстия, «Жизнеописания» Корнелия Непота и «Жизнь двенадцати цезарей» Светония. Еще одно отражение индивидуализма – появление мемуаров: их писали Птолемей I, Арат, Цезарь; в автобиографии латинский гений блистал и достиг своего зенита в «Исповеди» Блаженного Августина и в прекрасном «Утешении философией» Боэция.