Книга Агонизирующая столица. Как Петербург противостоял семи страшнейшим эпидемиям холеры - Дмитрий Шерих

Распоряжением моим и Городского Общественного Управления беднейшему населению столицы предоставлена возможность получения кипятка и прокипяченной воды из передвижных и постоянных кипятильников, расположенных в разных частях города…».

Семь спокойных месяцев – и снова возвращение на круги своя. Несмотря на то, что интенсивность этой вспышки оказалась меньше прежних, пресса подстегивала интерес к происходящему. 5 июля, например, сообщила, что «сегодня в Петербурге наблюдались два случая молниеносной холеры», а 10 августа поведала про «прекращение ввоза кафешантанных див из-за холеры».

Подытожить события того года может заметка в «Петербургской газете» от 29 декабря 1910 года: «В убежище для сирот, родители которых умерли от холеры, помещающемся на Крестовском острове, устроена была елка. Бедные сироты, лишенные родительской ласки, были обрадованы красиво украшенным деревом, подарками и сластями.

Дети вокруг дерева составили хоровод, исполнили несколько песен под руководством надзирательницы убежища, декламировали стихи и передавали басни. Особенное внимание обратил на себя малыш в возрасте трех лет, бойко сказавший две небольшие басни Крылова».

Пасторальная сценка, но и горькая одновременно.

Про диалог Даниила Васильевича Драчевского с председателем Совета министров и министром внутренних дел России Петром Аркадьевичем Столыпиным читатель помнит; со стороны премьера то был далеко не единственный знак внимания к проблемам столичного благоустройства. Убедившись, что городская власть зачастую медлительна и не обладает всеми необходимыми полномочиями, он на исходе того же 1910 года предложил государственной Думе передать все необходимые полномочия правительству. Думцы, впрочем, опасались чрезмерного усиления исполнительной власти – и не спешили идти Столыпину навстречу.

Выступая перед депутатами в январе 1911 года, Петр Аркадьевич говорил эмоционально: «Кому, господа, более всего нужна в Петербурге чистая вода и канализация? Ведь не домовладельцам, которые живут в более или менее сносных условиях, не министрам, не нам с вами, а столичной бедноте. Я видел, как эта беднота безропотно умирает в городских больницах, отравленная тем, что каждому должно быть доступно в чистом виде, – водой. Я знаю и помню цифру 100 тысяч смертей от холеры в настоящем году; я чувствую боль и стыд, когда указывают на мою родину, как на очаг распространения всевозможных инфекций и болезней. Я не хочу, не желаю оставаться далее безвольным и бессильным свидетелем вымирания низов петербургского населения».

Однако эмоции результата не дали, депутаты стояли на своем. Как и Столыпин: в июне 1911 года он провел очередное совещание по вопросу об оздоровлении Петербурга, и снова убедился, что «несмотря на возможность новой холерной вспышки, никаких мер в этом направлении городом не принято». И кто знает, какие бы результаты дала столыпинская настойчивость, если бы уже в сентябре 1911 года он не был убит…

Впрочем, кое-что городской властью сделано все-таки было: в том самом 1911 году на Петербургской стороне построили станцию фильтрации с озонированием воды. А на Главной водопроводной станции внедрили обеззараживание питьевой воды хлором: следствие кронштадтских опытов доктора Дзержговского. Достаточно важные шаги к тому, чтобы ограничить распространение в столичных водах холерного вибриона.

И достаточно результативные – вкупе со всеми другими мерами. Во всяком случае, когда в октябре 1913 года городская санитарная комиссия, напуганная новым ростом холеры в России, распорядилась (цитата из «Газеты-Копейки») «об открытии закрытых на днях 8 пунктов по оказанию врачебной помощи при заболеваниях холерою» – дальнейшего всплеска болезни не последовало.

За все оставшиеся дореволюционные годы серьезная вспышка холеры случилась в столице одна, осенью 1915 года, когда заболело свыше 2000 человек и умерло 665.

1918, 1919 годы. «Холера, как сыщик, хватает людей где попало»

И вот мы уже в революционном Петрограде, перешедшем в руки представителей большевистской партии. Другое время, другая власть – ни Городской думы, ни градоначальников – Советы рабочих и крестьянских депутатов, Союз коммун Северной области.

И во главе местной вертикали власти – Григорий Евсеевич Зиновьев.

Петроград 1918 года – это город неблагоустроенный, фактически прифронтовой, с продовольственными проблемами, вопиющей антисанитарией. А поскольку холера уже шла по другим губерниям – и надо было ждать ее прихода в город трех революций.

Ее и ждали. В середине мая 1918 – уже после того, как правительство страны перебралось из Петрограда в Москву, – созвали даже особое совещание представителей науки под руководством Даниила Кирилловича За-болотного, где обсуждали вопросы борьбы с эпидемиями. Выработали некоторые рекомендации. Отчасти подготовились – но холера все равно пришла нежданно.

Есть мнение, что заметную роль в той вспышке холеры сыграло отключение озонирования на городской водопроводной станции: время, мол, было голодное и бедное, средств на реагенты не хватало, а в результате – вот вам, холера. Однако это не так, озонирование было. Уже после эпидемии в «Известиях комиссариата здравоохранения Союза коммун Северной области» указывалось на «слабое развитие эпидемии в первых трех Петроградских подрайонах, единственным объяснением чего является снабжение указанных подрайонов озонированной водой». И там же сообщалось: «Достойно внимание еще, что Выборгские подрайоны, снабжающиеся также озонированной водой, тем не менее представляют по степени заболеваемости полную противоположность Петроградским. По-видимому, корень зла лежит в бытовых условиях населения и в более плохом санитарном состоянии этой части города».

Так что не в озонировании было дело.

«Первый случай подозрительного по холере заболевания» в Петрограде отметили 30 июня 1918 года, первое точно диагностированное заболевание было зарегистрировано – по свидетельству газеты «Северная коммуна» – 4 июля. Сообщив об этом, газета призвала сообщать обо всех замеченных случаях «дежурному эпидемической службы» по телефону. Пару дней еще холера слегка раскачивалась, но затем рванула с места в карьер:

5 июля – 44 заболевших и 10 умерших;

6 июля – 53 заболевших и 12 умерших;

7 июля – 302 заболевших и 31 умерший;

8 июля – 595 заболевших и 88 умерших;

9 июля – 825 заболевших и 166 умерших;

10 июля – 714 заболевших и 221 умерший.

Зинаида Николаевна Гиппиус, новую власть ненавидевшая страстно, всеми фибрами своей души, желчно записала 5 июля в дневнике (с привычными преувеличениями): «На райскую нашу Совдепию апокалиптический ангел вылил еще одну чашу: у нас вспыхнула неистовая холера. В Петербурге уже было до 1000 заболеваний в день. Можно себе представить ярость большевиков! Явно, что холера контрреволюционна, а расстрелять ее нельзя».

Совсем о другом, личном, вспоминала позже Эльза Триоле, чей отъезд из советской России на пароходе «Онгерманланд» пришелся как раз на 10 июля 1918 года: «Жара, голодно, по Петрограду гниют горы фруктов, есть их нельзя оттого, что холера, как сыщик, хватает людей где попало, на улице, в трамвае, по домам. С немыслимой тоской смотрю с палубы на Лиличку, которая тянется к нам, хочет передать нам сверток с котлетами, драгоценным мясом. Вижу ее удивительно маленькие ноги в тоненьких туфлях рядом с вонючей, может быть, холерной, лужей, ее тонкую фигурку, глаза…