Книга Крымское ханство в XVIII веке - Василий Смирнов

Стахиев также в марте месяце доносил Панину, что и по его сведениям «не токмо Селим-Гирей со своими единомысленниками выгнан из Крыма, но и пять из семи там бывших турецких фрегатов уже действительно в Синоп возвратились, на которых и реченый хан с 10-ю мурзами туда же приехал». В дополнение к этому известию Стахиев присовокупляет подробности об изгнании Селим-Герая. «Не токмо оставшееся в Крыму семейство, — пишет Стахиев в своем письме, — но и весь род Шагин-Гиреевых посланцев по Селим-Гирееву приказанию перебиты мятежниками по той только причине, что оные Шагин-Гиреевой стороны держались, и что сей хан, сведав о таком варварском и бесчеловечном избиении, выступил со своими татарами и переселившимися в Крым из Архипелага по восстановлении мира греками и арнаутами против Селим-Гирея, не щадя никого из преданных ему мятежников; так жестоко их побил, что Селим-Гирей с малым только числом мурз насилу спасся сам побегом на одном из пяти здешних фрегатов, а победитель между тем велел истребить оставшиеся в его руках семейства всех как бившихся с ними, так и бежавших мятежников».

После этой неудачной авантюры Селим-Герай совсем сошел со сцены, поселившись доживать в своем чифтлике, где через восемь лет и умер в шеввале 1200 года (август 1785) 73-летним стариком. Как крымский историк ни расписывает мужество и доблести Селим-Герая, но из всего, что нам известно из его подвигов, только и выходит, что он был жаден до денег, любил пожить и умел устраивать свои дела: при всей ничтожности и бесполезности его услуг Порте он и в отставке, по свидетельству его же панегириста-биографа Халим-Герая, получал от нее столько денег, как ни один из ханов, а именно: двадцать тысяч гурушей годового оклада, да пятьсот гурушей помесячно, да три тысячи гурушей праздничных-рамазанных, да сверх того в год тысячу кил пшеницы и тысячу голов баранов. Ланглес приписывает поражение Селим-Герая вероломству Шагин-Герая, который будто бы с 8000 русских, нарушив заключенное на двадцать один день перемирие, напал на Селима, разбил его и принудил поспешно сесть на турецкий корабль у Балаклавы. Мало того: Селим-Герай, по словам Ланглеса, будто бы «сделал еще несколько попыток в сентябре 1778 года, да был отражен»; но об этом ни в русских, ни в турецких источниках нигде не упоминается.

Глава XI

Бесцельная демонстрация турецкой эскадры у берегов Крыма. — Фантазии турецких государственных политиканов и критика их у Ресми-Ахмеда-эфенди. — Вторичная праздная экспедиция турецкого флота в Крым. — Дипломатическая предусмотрительность графа Румянцева. — Гонение на сторонников мира в государственном Диване. — Миролюбивые старания Абду-р-Риззака-эфенди. — Айналы-Кавакская конвенция. — Недовольство Шагин-Герая условиями этой конвенции. — Депутаты Шагин-Герая, ходатайствующие в Порте об инвеституре для него. — Уклончивость Дивана в этом вопросе. — Командировка Сулейман-аги с поручением Порты к крымскому хану. — Покровительство Шагин-Герая Джаныклы Али-паше. — Приключения этого замечательного авантюриста, искавшего себе прибежища в России.

Приверженцы Селим-Герая смирились и были обезоружены; те же, которые намерены были сопутствовать ему в бегстве на турецких фрегатах, при посадке на катера были удержаны самими татарами, причем не обошлось дело без драки и кровопролития. При всем том Румянцев, сообщая Панину известие об изгнании Селим-Герая и неблагоприятном обороте дел в Крыму для турок, присовокупляет: «Трудно проникнуть, как поведут они в даль дела свои, но между тем, пока они, после своей неудачи, одумаются, имеем и мы удобность на изыскание средств, кои могут быть для нас полезнейшими».

Разрешение этого недоумения полководца-политика находим у турецких историков: по их свидетельству, турки не видели возможности предпринять что-либо серьезное против России. Об отправленных ими к берегам Крыма семи фрегатах долго не было ни слуху ни духу. Тогда капудан Гази Хасан-паша послал из чаушей адмиралтейства Али-чауша на почтовом каике выяснить, в каком положении находится эскадра. Вернувшись 11 сефера 1192 года (11 марта 1778) в столицу, Али-чауш донес, что эскадра преспокойно стоит на якоре в Севастопольской гавани; что Шагин-Герай прислал главному адмиралу Мухаммед-are письмо, предостерегая его от нарушения существующего мира между Россией и Портой и прося удалить ненужные фрегаты, оставив один до прекращения крымского мятежа; что гавань эта чрезвычайно удобна для укрепления ее с суши и что по удалении турецкой эскадры русские непременно займут и укрепят ее, так что тогда сорок тысяч войска и тридцать — сорок кораблей не в состоянии будут овладеть ею.

Вследствие этого донесения отдан был приказ крымскому сераскеру Али-паше занять с семью тысячами войска и держать в своих руках означенную гавань. Но Али-паша отвечал садразаму, что русские, не трогая флота, не давали ему повода предпринимать что-либо; а между тем сами возвели укрепления, и если сделают нападение на означенную гавань, вход в которую очень узок, не более как на пушечный выстрел, то флот не только не в состоянии будет оборонять ее, но еще сам может пострадать. Тогда не будет у него места для склада запасов и снарядов, а рисковать гибелью флота для завладения таким опасным местом тоже не приходится. Да если бы и удалось завладеть им, то все равно ничего нельзя было бы поделать: ни верблюдов, ни телег, ни других каких-либо подобных перевозочных средств нет, а местность пространная и повсюду занята неприятелями. Тем не менее, однако, признавая важность означенной гавани, государственный Диван постановил открыто не нарушать мира с Россией, а постепенно, партиями в тысяч семь, переправить из Синопа сорокатысячную армию в Крым, для чего капудану велено было быть в сношениях с синопским сераскером. Это определение Дивана было сообщено в секретных письмах капитанам и начальникам флотилии, стоявшей в той гавани. Командование сухопутным корпусом поручено было все тому же Джаныклы Хаджи-Али-паше, а флотом в сорок с лишком кораблей начальствовал сам капудан-и дерья Гази Хасан-паша, помимо того что и в Измаил назначен был отдельный сераскер с войском.

Во главе турецких политиканов, принявших вышеозначенные решения, стоял тогда реису-ль-кюттаб Атыф-заде нишанджи Омар-Вахыд-эфенди, сменивший сосланного в Кипр Исмаил-Рауф-бея, неспособность которого обнаружилась в то время, когда татарские ходатаи даром проедались в Порте, а от русского посла нельзя было ничего добиться в удовлетворение татарских претензий. Ресми-Ахмед-эфенди не упустил случая поглумиться и над этой кампанией против русских, проделанной на его глазах хотя и без его деятельного участия. Он выставляет Омар-Вахыда-эфенди бесшабашным болтуном, который в конце концов признается, что один, без содействия других государственных вельмож, ничего не может поделать.

Этот резкий отзыв о тогдашней политике Порты в крымском вопросе высказан был уже после того как вздорные последствия ее проявились в очевидных фактах: он важен только в том отношении, что служит выражением сознания самих турок, среди которых, следовательно, также были люди, смотревшие истине прямо в глаза. Но и в самый разгар дипломатическо-военного похода Порты глазу опытных людей была ясна ничтожность его результатов. «Из наводившей ужас горы выбежала мышь, — выразился Румянцев по поводу морской демонстрации турецкого флота и прибавляет для довершения своей меткой характеристики поведения турок: — Они изъявляют вместе и гордость, и трусость свою». В самом деле, все тогда благоприятствовало успеху России в крымском вопросе — и международные отношения с другими державами, и нерешительность Порты, которой никак не удавалось вывести Россию из пассивного, уклончивого состояния, с тем чтобы только не самой быть зачинщицей враждебных столкновений, и, наконец, даже сама природа, поставившая ужасные преграды свободе действий турецких войск и флота в виде морских бурь и моровой язвы.