Книга Война и люди - Василий Песков

Аркаша был моим другом. Мы вместе и домой ездили с фронта в месячный отпуск. Он ездил в Горький. Не помню, сколько раз мы лежали рядом у фашистов в тылу. Смелый был человек: раз! — и я уже вижу: прыгнул на плечи — уже есть пленный. Сколько душевных разговоров было в землянке! Ночь. Постреливают. В землянке с потолка земля сыплется. А разговор о том, как после войны жить будем. «В гости ездить будем друг к другу. Я, — говорит, — тебя по Волге до самой Астрахани провезу». Любил Волгу. Я стал командиром дивизионной разведки, а он вместо меня полковой разведкой остался командовать. Я не видел, как он погиб. Рассказывают: бросился вытаскивать раненого, а «фердинанд» со злости, наверное, бил по людям прямой наводкой. Нечего было даже похоронить… В тот же день пришло письмо от жены. Мы не знали, что делать с этим письмом…

Настоящий был человек. О таких людях обязательно надо помнить. Заметку так и назвать надо: Аркадий Лапшин. Вот он стоит, крайний. Все в сапогах, а он в валенках…»

«И о нем напиши…»

«И еще об одном обязательно напиши. Миша Шмелев. Его тоже в живых нет. И может быть, кроме нас, некому и вспомнить этого человека. В нашу часть он пришел из тюрьмы. Я его под свою ответственность взял — понравился он мне чем-то с первого раза. Прямой человек был. Пригляделся к нему и стал брать на задания. Многие, наверное, поговорку военную знают: «С этим я пошел бы в разведку». Так вот, это был парень, с которым можно было ходить в разведку. В Белоруссии, помню, представил его к награде. Гляжу, из штаба капитан приезжает: «Ты что, у него же судимость!» — «Ну, — говорю, — надо судимость снять». Приезжает трибунал снимать с парня судимость. Накрыли в землянке стол красной материей.

— За что судились?

— Воровал.

— Так-так… Ну, а до этого где работали?

— Сидел.

— За что?

— Воровал.

— Ну, а до этого? — с надеждой спрашивает полковник, член трибунала.

— Сидел…

Я в уголке прижался ни живой ни мертвый. Учил же чертова сына, как надо сказать! Нет, всю правду выложил. Сам сидит как в воду опущенный. Немножко глуховат был, переспрашивает. Ну, разобрался, в общем, трибунал. Детдомовский парень, воспитание прошел на базаре. Я за него поручился. Сказал, что фашистов он ненавидит, воюет хорошо. Думаю, и после войны хорошим человеком будет. Он в ту ночь постучался ко мне в землянку и плакал: «Скажи, командир, ты правда веришь, что буду хорошим человеком после войны?..» Убило его. Осколок в спину попал. Запиши: Михаил Шмелев из Саратова…»

Сорок четвертый день

«Вот поглядите на карту. Треугольник Оболь — Полоцк — Дрисса. Этот лесной район Белоруссии во время войны в тылу у немцев контролировали партизаны. Тут была Советская власть. Большой кусок земли — семнадцать административных районов были бельмом для немцев. Когда подошел фронт, фашисты решили разделаться с партизанами. Должен сказать: несладко пришлось людям в этом «котле». Немцы двинули танки, самолеты и артиллерию. Я пошел к партизанам с секретным пакетом и понес им питание к радиостанции. И как раз угодил в самый «котел». Все сделал. Уходить надо. А уходить некуда. Со всех сторон плотное окружение. Девушка-латышка повела нас на запад. Перешли Двину, кое-как из «котла» выбрались. Своим сообщить ничего не можем — рация вышла из строя. Продуктов нет. Ели мелкую, с орех, «бульбочку». Оборвались. Опухли. На сорок третий день без карты, кружными путями, через болота вышли наконец к линии фронта. Обрадовались огням, пулеметной стрельбе. Ну, думаем, теперь дома. Благополучно миновали немецкую линию, миновали и свои окопы. Обнимаемся с солдатами. Оказывается, вышли мы на линию соседней с нами армии. К штабу идем — и вдруг команда:

— Сдать оружие! Раздеться до белья!

— Товарищи, мы же свои!

— Брянский волк тебе товарищ…

Командует молодой капитан, в разговоре упоминается слово «власовцы».

— Капитан, я — Шубин, разведчик

— Гм… Шубин. Шубина я лично знаю, под кого маскируется…

Нас втолкнули в холодный сарай. Опухшие, голодные, в одном белье, прижались друг к другу двадцать шесть человек — моя разведка. В щелку видно луну, часовой ходит, ледок у него хрустит под ногами. Ребята уснули. Я не сплю. «Расстреляют утром…» Зову часового.

— Слушай, утром нас расстреляют, но мы же не власовцы. Мы разведчики из соседней дивизии. Сходи в штаб, скажи, пусть по радио свяжутся.

— Хорошо. Я сейчас сменяюсь. У меня ребята знакомые в связи. Через пару часов приходит.

— Связывались. Там ответили: действительно, разведка пропала, и вас считают погибшими. Завтра приедут опознавать.

Прикидываю: приедут вечером. А утром капитан отведет нас к оврагу…

— Слушай, сходи еще, пусть сообщат: надо немедленно приезжать.

Я прижался к ребятам и тоже уснул. Проснулся от яркого света и голоса:

— Кто Шубиным назывался?!

В дверях стоит начальник нашей разведки полковник Быков. У сарая его машина. Не могу слова сказать, шатаясь, иду навстречу к нему и вижу: полковник не узнает.

— Полковник, это же я, полковник!..

Бросился, обнимает. Всех по очереди обнимает.

— Одеть немедленно! Вымыть! Накормить!

Кругом стоят любопытные.

— Оружие, — говорю, — полковник, оружие пусть вернут.

Раздали оружие — нет моего браунинга! Трофейного браунинга, с рубином на рукоятке. Он у нас в роте вроде как талисман был. Покажу, бывало, ребятам: «Пока он с нами — ничего не случится».

— Без браунинга не поеду!

Оказывается, сукин сын капитан успел подарить браунинг кому-то из верхних по званию. Полковник Быков вытащил пистолет.

— Застрелю, если немедленно не вернете.

Побежал капитан. Приносит, трясущейся рукой отдает, извиняется:

— Может, еще встретимся когда-нибудь…

Я, помню, под горячую руку сказал:

— Знаешь, капитан, если встретимся, я до утра ждать не стану.

…На войне много недоразумений случалось. Все можно понять и простить. Но равнодушия к людям прощать не могу».

Миклухо-Маклай

«Вызвал меня генерал: «Просится к тебе человек, будь ему другом».

Знакомлюсь. Высокий широкоплечий солдат. Такого из окопа за версту видно. Профессия до войны — географ. Доктор наук. Зовут Николай Дмитриевич. Фамилия Миклухо-Маклай.

— Не родственник ли тому, знаменитому?

— Внук…

Началась у Миклухо-Маклая служба в разведке. Для меня, студента, доктор наук выше, чем генерал. По правде сказать, старался его беречь. Переключил было на него обязанность по писанию всяких ротных бумаг. Но доктор наук взбунтовался: «Бери на задания — и все!» Намекаю ему, что не так уж много у нас в стране докторов, чтобы каждый день рисковать.