Книга Обман - А. Брэди

– Ну, во-первых, этот синий.

– Но ты же собираешься надеть черные туфли. Разве можно носить вместе черный и темно-синий? – Я стягиваю с подлокотника дивана кашемировый плед и закутываюсь в него, чтобы скрыть свои дерьмовые носки и джинсы «Олд Нэви».

– Ну разве ты не видишь, что они очень отличаются? У этого совершенно другая фактура ткани. Вот, потрогай. – Лукас подходит ближе. – Давай. Тот гораздо легче.

Я замечаю ценник, свисающий с рукава пиджака. Один лишь пиджак стоит три тысячи шестьсот долларов. Перед тем как прикоснуться к этому чуду портновского искусства, я вытираю ладони о толстовку.

– О да. Очень приятно на ощупь.

В комнату вбегает Маверик и запрыгивает ко мне на колени. Мне кажется, он любит меня больше, чем Лукаса.

Лукас продолжает демонстрировать мне костюмы, рубашки, галстуки и запонки. Он собирает из них разные комбинации и как будто каждый раз примеривает на себя другую личность. Скрываясь в гардеробной, он не прекращает со мной разговаривать, и я не понимаю ни слова – до меня доносится только непрестанное «бу-бу-бу», – но время от времени вставляю что-то вроде «ага» или «правда?», так что он думает, что я внимательно его слушаю. Мои мысли заняты заключением из ДПЗ. Надеюсь, там все так же восхитительно, как у Дэвида. И в то же время я знаю, что, скорее всего, это не так. Маверик облизывает край моего бокала, и я делюсь с ним своим шабли.

– Вот этот! – торжественно произносит Лукас, выныривая из гардеробной. – Я думаю, что этот костюм идеально подойдет для приема.

И «этот костюм», по моему мнению, смотрится так же, как все остальные. Туфли Лукаса кажутся меньше, чем должны быть его ноги, и он не застегнул ремень.

– Ты так полагаешь? Выглядит хорошо. Особенно в сочетании с кокаином на твоем лице.

– С чем? – Он яростно вытирает рот и нос обеими руками и смотрит на ладони – есть ли на них следы. – Нет у меня ничего на лице. – Он быстро выбегает в ванную и промокает свой драгоценный лик полотенцем от «Фретте».

– Я думала, ты завязал с этим дерьмом. Ты мне так сказал. – Я наматываю на шею свой дешевый вискозный шарф и бросаю в сумку вещи.

– Сэм, я не принимал и не принимаю кокаин. Не знаю, что тебе там показалось, что было у меня на лице, но точно не кокс.

– О’кей. А вся эта бешеная энергия, с которой ты примеряешь костюмы – которых, кстати, хватит, чтобы одеть весь Манхэттен, то, что ты говоришь со скоростью сто слов в минуту, – это потому, что утром ты выпил слишком много эспрессо, да?

– Это просто от волнения. Я всегда волнуюсь, когда покупаю новый костюм. Но конечно, тебе обязательно нужно раздуть из мухи слона. Конечно, ты не можешь просто порадоваться за меня и помочь мне выбрать самый лучший вариант. Тебе нужно заставить меня превратиться в одного из твоих пациентов. Сделать так, чтобы даже в собственных глазах я выглядел ненормальным. Тогда ты сможешь начать меня спасать. Как обычно. – Лукас умеет очень быстро выворачивать ситуацию наизнанку и перекладывать всю вину на меня.

– В твоем шкафчике для лекарств стоит бутылочка со средством, которое продается только по рецептам, и на ней чужое имя. И я не могла не заметить «ложечку», которой ты насыпаешь порошок. Она лежит рядом, прямо на виду, долбаный ты идиот. – Я прохожу мимо шкафа, чтобы взять пальто, и в зеркале отражается маленький пакетик кокаина с торчащей из него плоской золотой палочкой. – И если только ты не сменил имя на Майкл Самнер и оксикодон тебе нужен после травмы или операции или еще чего-то в этом роде, то ты врун и наркоман. Счастливого тебе Рождества, говнюк.

Маверик провожает меня до дверей, изо всех сил виляя хвостом. Я наклоняюсь, чтобы поцеловать его на прощание. Как жаль, что я не могу взять его с собой.

– Ты уходишь? Да кто ты такая – святая? Ты слишком чиста и хороша для меня? Это всего-навсего кокаин, Сэм! – вопит Лукас, но я хлопаю дверью, и его голос пропадает.

Раньше, выбежав вот так из квартиры, я всегда какое-то время еще стояла в коридоре. Ждала, что он побежит за мной, извинится и пообещает измениться. Признается, что врал, но больше не будет. Что очень постарается. Но теперь я сразу иду к лифту. Он так ни разу и не вышел.

22 декабря, 11:34

Ричард сидит в кресле для пациентов, и мы по-прежнему никуда не движемся. Он пришел в четверг, потому что в эти выходные будет Рождество и половина персонала взяла дни за свой счет, так что групповые сеансы проводятся нерегулярно. Пачка папок с заключениями привлекла его внимание сразу же, как только он открыл дверь, поскольку именно на это место он обычно кладет свои газеты. Ричард бросил на кучу файлов короткий взгляд, ухмыльнулся и осторожно положил газеты на подоконник. Я не могу сдержаться и то и дело тоже на нее посматриваю. Я так и не прочитала последнее заключение, свое собственное, и мысль о нем не выходит у меня из головы. Разобравшись с файлом Гэри (да и даже файл Джули порядком меня напугал), я осознала, что заключения сделаны с профессиональной точностью, ни одна деталь не упущена, и рекомендации там тоже настоящие и по делу, а не какая-то фигня. Никому из нас не удалось избежать всевидящего ока психиатров. И теперь моя уверенность, что я в безопасности, тает, как снег весной, со страшной скоростью.

Сегодня Ричард снова со мной разговаривает – и снова ничего полезного из беседы я извлечь не могу. Он упоминает погоду, рассказывает, что она отлично подходит для рыбалки, но в городе для рыбы слишком шумно. Описывает Нью-Йорк времен своей молодости, когда он еще не был так приукрашен и обладал неким характером. Теперь, говорит Ричард, город поплыл, размягчился, и одни только миллионеры могут играть и резвиться на его раззолоченных площадках. «Холеные ручки», так он их называет. Люди, которые не отработали ни одного настоящего, честного рабочего дня. Люди, не заслуживающие своих денег, не заслуживающие этого города. Потом он утверждает, что счастье не в деньгах. Я спрашиваю, в чем же тогда. «Откуда мне к черту знать?» – отвечает он.

– Были здесь времена, когда люди ходили по улицам с поднятыми головами, – говорит Ричард, – до того, как рухнул фондовый рынок, до того, как все рухнуло. Они ведь не всегда были такими жалкими. И такими изнеженными. Сейчас слышишь, что дети сидят в школе на уроке и не учатся. А врачи говорят, что они, оказывается, не могут учиться, что у них какая-то там болезнь, и переводят их в особые классы, где учеба начинается позже, и дают им специальные таблетки, чтобы помочь сосредоточиться. Все это полное дерьмо. Как насчет того, чтобы сказать ребенку, как раньше, чтобы он встряхнулся, взялся за ум и начал нормально учиться? Что случилось с дисциплиной? Попробуй теперь что-нибудь пикни – подадут в суд как пить дать.

Пока Ричард разглагольствует, я слышу какой-то шум в коридоре. Не шум поезда метро, линия которого проходит как раз под нашим зданием, и не шум стройки; скорее какой-то беспорядок. Я вполуха продолжаю слушать тираду Ричарда, но в то же время слегка настораживаюсь.

– Родители сидят дома, на своих кучах денег, и нанимают всех этих нянь и домработниц, чтобы они воспитывали их ребенка, – спорю на что угодно, эти папашки даже не знают, как зовут их сыновей и дочек. А мамашки только и заняты тем, чтобы высасывать из своих задниц жир, вставлять в себя разные штуки, резать и подтягивать лицо и…