Книга Куриный бульон для души. 101 история для мам. О радости, вдохновении и счастье материнства - Марк Виктор Хансен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще до двух часов дня Нэн позвонила маме и предупредила, что я отправилась за ней.
– Я словно невеста, – сказала мама Нэн по телефону.
Она так и выглядела, невеста, одетая в китайский пиджак со стоячим воротником. Ее лицо сияло.
Когда она вошла в мою гостиную, все повернулись и стали аплодировать.
– Ох, что тут сказать… – воскликнула она, кланяясь.
Было видно, как она смутилась и расчувствовалась.
Пришло время резать торт и делать торжественные поздравления в этой матриархальной семье. Мы собрались в гостиной. Во время тоста я зачитала два документа, которые мы с мамой вынули из глубин ее письменного стола. Они были написаны ее отцом, нашим дедушкой, умершим тридцать лет назад.
Один из документов с несколькими маленькими конвертами, вложенными в кожаный кисет, был подписан его аккуратным и отчетливым почерком: «Счет Кэролайн по годам». В каждом из конвертов лежали 5 долларов, которыми отмечались важные этапы жизни мамы (первые «за умение ползать и ходить, кушать с ложки», вторые «за начало учебы в школе» и так далее).
Другим было письмо, написанное по случаю ее 20-летия, когда она была студенткой колледжа. «Как славно должно быть в двадцать лет, – писал он. – В этом возрасте, благодаря Богу, я был преисполнен надежд и отваги, которые меня никогда не покидали. У меня было отличное здоровье, и я не боялся сравнивать себя с другими. Но я и не мечтать не мог, что когда-нибудь стану отцом такой замечательной дочери, как ты…»
Пока я зачитывала это все, слезы покатились по лицу матери. Я закончила тост, и мы подняли фужеры.
Мама повернулась к сестре и сказала:
– О Боже. Ты почувствовала это? Словно он был здесь с нами.
Возможно, он и был, так как двадцать минут спустя мама покинула нас, чтобы воссоединиться с ним. Она сидела в гостиной, в своем любимом кресле с подголовником, общалась со всеми и держала блюдо с выпечкой на коленях. Затем мама закрыла глаза, и ее не стало – так легко и изящно.
Мама была мне дороже жизни, гораздо дороже, чем мамы для других.
В последующий год во мне развились страх и нервозность. Я стала представлять, как все любимые люди умирают на моих глазах. Я забывала о назначенных встречах, разбила машину. Чувство скорби было долгим и всепоглощающим. В дождливый апрельский день, в силу своей недальновидности, я в первый раз привезла своих троих детей на ее могилу.
Могила была неухоженной и осела почти на 8 дюймов. Мы сидели под дождем на основании большого надгробного камня и плакали. Затем мы заехали в торговый центр, чтобы немного отвлечься. Там стоял колодец для загадывания желаний, и мы кинули в него несколько монет.
– Я пожелала, чтобы бабушка была счастлива там, где она сейчас находится, – сказала моя третьеклассница-дочь.
– Я знаю, что бабушка счастлива, и поэтому загадала, чтобы и мы были счастливы, – сказала ее сестра, учащаяся в шестом классе.
– Я просто кинул монету в темноту, – жалостно промолвил их трехлетний брат.
Время шло, и излечило всех нас. Я вспомнила все важные разговоры с мамой за несколько месяцев до ее смерти. Однажды вечером, за пару недель до ее праздника, мы общались по телефону, просто так, без всякой цели. Мы всегда так делали. Вдруг ее тон изменился.
– Ты так добра и милосердна, Терри. Ты даришь столько света людям. У вас с сестрой есть этот дар: стремление к жизни…
Тут я ее остановила:
– Мама! Это ты не меня описываешь, а себя.
Возможно, той прошлой осенью она старалась передать нам все самое важное, в последний раз отметить все ценности, по которым жила. Или это было чем-то более загадочным. Я не знаю. И не узнаю никогда. И хотя пустота после ее смерти осталась до сих, я чувствую, что земля уже не уходит у меня из-под ног.
Со временем я стала принимать, что закрытие ее «Счета с годами» было не злой шуткой, а чем-то иным – началом и празднованием всей ее жизни в окружении любящих людей.
С того момента я каждый день ношу ее часы с большим циферблатом. И всегда рассказываю ее истории.
– Знаешь, ты очень напоминаешь свою мать, – все чаще и чаще слышу я от людей.
Куда уходят умершие, самые близкие и родные люди? – спрашиваем мы себя. Конечно, мы не знаем. Но я чувствую, что моя мать где-то очень близко. Внутри или вокруг. В до боли знакомом блеске глаз одного из моих детей. И в зеркале тоже.
Только с появлением первого ребенка я поняла, как сильно меня любила мама.
Смерть моей матери была быстрой и жестокой. Вечером пятницы у нее обнаружили кишечный вирус, в понедельник ее не стало. Не было даже времени попрощаться. Я не готова была ее потерять. Но как объяснить смерть матери двухлетнему ребенку? Я спросила отца, какой была моя реакция.
– Ты была слишком мала и легко отвлекалась, – сказал он.
Его краткий ответ означал, что он не собирается обсуждать со мной смерть моей матери.
Практически у всех героев из моих детских книг не было матери: у Золушки, Дамбо, Бэмби и Белоснежки. Маленькая Энни была сиротой. Дороти растила тетушка Эм. Лишение матери – излюбленный прием писателей, позволяющий им раскрыть своего героя и вызвать к нему больше симпатии.
И я действительно любила персонажей детских книг, не только потому, что они были брошены и беззащитны, но и потому, что у нас было что-то общее.
Все, с кем сводила меня жизнь, искали следы печали на моем лице, уверенные, что иначе и быть не могло. Все желали узнать, как я научилась справляться с утратой и кто вел меня за руку по жизненному пути, ведь не могла я сделать это в одиночку. Правда заключалась в том, что я никогда не была одна, и я не была героем из моих сказок. Благодаря бабушке, тетям, сестрам и отцу меня всегда ждал ужин на столе. Мне заплетали волосы. Мне читали. Меня научили носить бюстгальтер. И кто-то рассказал мне о назначении того, что продается в загадочных автоматах в женских уборных. Я не помню, чтобы меня недостаточно любили или обнимали, когда я была ребенком. В конце концов, дети зациклены на себе, слишком сфокусированы на неотложных потребностях, чтобы отвлекаться на что-то нереальное.
Мой ребенок научил меня тому, чему не смогла научить жизнь.
Уже в школьном возрасте я стала пользоваться преимуществами своего положения, научившись у рассказчиков моих детских сказок. Это делало меня особенной и важной. Учителя, узнав о моей грустной истории, относились ко мне иначе, чем к другим девочкам. Я могла быть жестокой с отцом, когда он опаздывал в школу. «Если бы мама была жива, – ныла я, – она приехала бы вовремя». В подростковый период, полный соперничества, мои друзья жаловались на своих матерей, и я всегда одерживала верх. «Ну, по крайней мере, у тебя есть мать».
