Книга Алмазная история-2 - Иоанна Хмелевская

Мы с сестрой даже о вине позабыли, настолько сенсационные новости узнали от старого слуги. У того, похоже, пересохло в горле. Заметив, что бокалы пустые, я осторожно, стараясь не пролить ни капли драгоценной жидкости, наполнила всем бокалы. Камердинер, уже не стесняясь, отхлебнул, откашлялся и продолжил повествование:

— Больше всего, ясное дело, эта Лизелотта жаловалась на пренебрежительное отношение со стороны барышни. И только после того как все узнали о трагической смерти виконта де Пусака, как газеты расписали обо всем в подробностях, и об убийце, который оказался не убийцей вовсе, но все равно сбежал, Лизелотта перестала твердить о своей обиде и кое-что припомнила. И матушке моей рассказала. Сидела она, Лизелотта, в фиакре, как ей барышня приказала, и ждала барышню. Ждала, ждала, глаз не сводила с переулка, куда барышня побежала, как вдруг из этого переулка какой-то тип выскочил. Молодой парень, высокий, плечистый, в распахнутом сюртуке и такой перепуганный, что ничего перед собой не видел. На лошадей чуть не наскочил, те даже шарахнулись. И парень шарахнулся вбок, руками взмахнул, чтобы не упасть, и куда-то сбежал. Лизелотта, естественно, тоже перепугалась. Сидит, бедняга, одна-одинёшенька, с кучером, в фиакре, ждёт госпожу, а той все нет. Наконец мадемуазель Юстина явилась — тоже бегом прибежала, что-то там все бегали как полоумные. Лизелотту на почту с телеграммой отправила, а сама тем временем в Англию уехала, вот так! Не предупредив её, Лизелотту! Хорошо ещё, по словам Лизелотты, какая-то девушка-француженка о ней позаботилась, барышня её попросила, вся заплаканная и печальная, нет, не барышня, а та девушка, но хоть и чем-то огорчённая, о Лизелотте позаботилась, к поезду её отвела, помогла билет купить. Но и она ничего горничной не рассказала, вообще почти не говорила, на расспросы горничной не реагировала. Правда, кое-какие слова у печальной девушки вырвались сами по себе, горничная их запомнила. «Не видать мне его больше!» — вот какие слова вырвались у печальной французской девушки, причём, как говорила Лизелотта, такое горе в них звучало, словно печальная девушка сейчас побежит в море топиться, благо море под боком. Из чего горничная сделала вывод, что тот перепуганный плечистый сбежал вот от этой печальной девушки.

Больше никому в замке, кроме моей матушки, Лизелотта ни словечка не рассказала, назло так поступила, потому что из-за сумасбродных поездок барышни от неё, Лизелотты, жених тоже сбежал. Ну не так чтобы далеко сбежал, но свадьба сорвалась. Вот она и обозлилась. И вскоре потом уволилась от нас, и двух месяцев не прошло, барышня из Англии не успела возвратиться. А пока не уволилась, без конца жаловалась и плакалась моей матушке на свою несчастную долю да на безалаберную барышню, что жизнь её порушила. Но все равно дело не в этом…

— Езус-Мария! — чуть ли не с ужасом произнесла Кристина. — Пожалуй, схожу ещё за бутылкой…

Я обоих остановила, ибо, услышав о таком намерении, камердинер тоже сорвался с места.

— Спокойно, у нас ещё много времени. Гастон, пожалуйста, продолжайте и не торопитесь, вы чудесно рассказываете.

Тут, как назло, прилетела какая-то певчая птичка, уселась на веточке под самым окном и принялась отчаянно щебетать. Так расщебеталась, что я даже не расслышала, что ответил Гастон.

— Брысь! — заорала на птичку Кристина, а та — ноль внимания, знай поёт в своё удовольствие на всю округу. Сестра крикнула громче и даже рукой устрашающе махнула. Певунья замолкла на мгновение, наклонила головку, поглядела на Крыську изумлённым глазом-бусинкой — как это кому-то может не нравиться такое прекрасное пение? И опять принялась самозабвенно распевать, даже и не думая улетать.

Я вдруг почувствовала, что просто не выношу живой природы. Сорвавшись с кресла, бросилась к распахнутому окну и энергично махнула на птичку тем, что оказалось в руке, — бокалом с остатками вина. Подействовало, птичка вспорхнула и улетела, явно обиженная.

И одновременно что-то зашуршало под окном. Еше одна энтузиастка-певунья или какой зверёк в сухой траве? Я высунулась из окна и увидела прижавшегося к стене дома какого-то парня. Он понял, что я его заметила, смутился, но не очень испугался. Без особой спешки, словно раздумывая, он поднялся и вдруг как-то мгновенно исчез за углом террасы.

И все-таки старик Гастон успел. Я и не заметила, когда он оказался рядом со мной, когда перегнулся через перила и увидел парня.

— Вот это самое! — торжественно заявил он.

Кристина молча сорвалась с места и успела вернуться ещё до того, как я усадила почтённого камердинера. На сей раз за стол. Сил не было смотреть, сколько усилий он тратил на то, чтобы взять со стола свой бокал, как изгибался кряхтя. И опять же в наших интересах, чтобы он тратил силы на умственную работу, а не на физические упражнения.

Ясное дело, Кристина принесла новую бутылку и решительно заявила:

— Мы непременно должны выпить за то, в чем же дело, независимо от того, в чем оно заключается.

— Вот именно, — согласился камердинер. — Дело как раз в этом. В Леоне Берттуалетте, сыне нашего трактирщика. Мадемуазели в трактире мало бывают, так что могут и не знать. Подслушивал, паршивец.

Услышав такое, мы с Кристиной как-то не сумели сформулировать вопрос, который бы выразил наше глубочайшее изумление. Так и молчали, уставившись на старика во все глаза. Для него этого оказалось вполне достаточным.

— Если уважаемые барышни разрешат, я расскажу все по порядку.

— По порядку! — дуэтом попросили уважаемые барышни.

— Ну, значит, в те давние времена, а было мне всего лет двадцать, незадолго до второй войны померла наконец графиня Мария-Луиза…

Сообразив, что допустил бестактность, камердинер сконфуженно замолчал, да слово не воробей. Сказанного не воротишь, и старик, махнув рукой, обескураженно побрёл дальше:

— Скончалась, значит, тогдашняя графиня Мария-Луиза, и хозяйкой стала в замке милостивая мадам Каролина, светлая ей память. А в замке в те времена такой бардак… извините, такой беспорядок царил, что и сказать нельзя. Ведь графиня Мария-Луиза была скупа до умопомрачения, чего уж скрывать. Моя матушка, бедняга, царство ей небесное, уж так из-за этого переживала, так переживала, что и на тот свет раньше времени отправилась. А графиня Мария-Луиза каждое полешко считала, топить не разрешала печей и каминов, хотя леса у неё было предостаточно. В спальнях у господ мороз трещал, что уж говорить о помещениях для прислуги. Раз зимой даже вода в трубах замёрзла, тогда только графиня Мария-Луиза вроде как немного опомнилась, пусть земля ей пухом будет…

Графиня Каролина, значит, принялась наводить в замке порядок, моя матушка, тогда ещё живая, помогала ей, насколько сил хватало, и вот однажды милостивая графиня и говорит матушке: «Если ты, Клотильда, где наткнёшься на старинный жёлтый саквояжик — не прикасайся к нему, а сразу позови меня. Где-то здесь он должен быть, а мне дорог как память». И все. И больше об этом никакого разговору не было. А то, что госпожа графиня искала, так я точно знаю, много раз своими глазами видел, как рылась в шкафах и ящиках комодов…