Книга Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера 1919-1920 - Хадлстон Уильямсон

В Чертково мы приехали рано утром, и я нашел офицера по имени Миллиген, выполнявшего обязанности артиллерийского офицера связи, договорился с ним о грузовике, а потом поехал осматривать станционные запасы.

Там были сотни смешанных комплектов одежды и снаряжения, но в таком разбитом состоянии, что оставалось мало надежды на то, что когда-нибудь все это удастся собрать вновь. Тем не менее я запросил помощь по телеграфу и организовал работу. На артиллерийском складе не было абсолютно ничего!

На станции также было несколько аэропланов, но это была достаточно большая мешанина, включавшая в себя и старый «альбатрос», оставленный немцами, и «ньюпор», захваченный у красных, – на нем все еще красовалась красная звезда.

Я также побывал в 7-й перевязочной части, или передвижном перевязочном пункте, в тот момент направлявшемся на фронт. Это было новое формирование невоенного характера, организованное и экипированное «Обществом городов» – нечто вроде сельского совета – и состоявшее из одного врача и четырех медсестер. У них было 25 телег и 50 лошадей с извозчиками.

– Но у нас всего лишь 250 бандажей, – говорили они. – Хотя мы и работаем на армию, нам отказывают в какой-либо помощи вообще в отношении материалов с военных складов. Нам говорят, что мы должны получать все от своей собственной организации.

Они очень хотели добраться до фронта, но доктор сказал мне, что начальник станции в Миллерове отказывается отправлять их поезд, пока не получит бутылку медицинского спирта.

– Чтобы развести его и сделать водку, – объяснил он.

После обеда мы двинулись дальше в путь и к вечеру добрались до штаба 3-го корпуса. 1-я и 2-я дивизии удерживали западный берег Дона, а на своем правом фланге соприкасались со 2-м корпусом. Их фронт протягивался к северу и югу от Павловска, но их отбросили с позиций, которые они занимали во время нашего предыдущего приезда к ним с Холменом в этом году, и им противостояла 23-я большевистская дивизия, состоявшая в основном из кавказских казаков, которые были весьма суровыми воинами.

Слева от 3-й дивизии находилась 2-я Донская стрелковая бригада, пытавшаяся захватить плацдарм за Доном в Лисках, где красные все еще прочно удерживали командные высоты, господствуя над всеми подступами к мосту. Дальше влево 8-я дивизия пыталась обойти Лиски и атаковать город с востока, имея с севера поддержку 2-й дивизии, которая стремилась перерезать железнодорожную магистраль Лиски – Воронеж в направлении Давыдовки. Еще дальше на север мамонтовская кавалерия, хоть и отчаянно нуждаясь в боеприпасах, пыталась перерезать ту же магистраль, а в это время Шкуро со своими кавказцами, еще далее влево, должен был отступить с целью соединения с ней после того, как был отброшен от Воронежа красными подкреплениями.

Мне казалось, что совместное наступление на Лиски развивалось уж слишком медленно и что красным было предоставлено слишком много времени на перегруппировку своих войск и подготовку удара по обоим флангам 3-го корпуса. На левом фланге большая брешь между 3-м корпусом и Добровольческой армией Май-Маевского была очень ненадежно заткнута кавалерией Мамонтова, и все еще оставалась другая брешь справа на стыке с очень слабым 2-м корпусом. Если бы врагу удалось тут прорваться, расстояние до железной дороги было бы очень небольшим и 3-му корпусу выпал бы шанс оказаться отрезанным и, возможно, потерять все свое снаряжение.

Однако штаб 3-го корпуса внешне был весьма доволен ситуацией, а его командир генерал Иванов дал мне разрешение бывать там, где я хотел, поэтому я оставил офицера и груз с командиром артиллерии и вернулся в вагон, надеясь добраться до Пуховой следующим утром.

Наконец мы отъехали, подцепившись к поезду, который шел со скоростью похоронной процессии, а в Евстратовке, чуть к северу от только что отремонтированного моста через Калитву, мы столкнулись с одной из медчастей 5-й дивизии, дислоцированной вокруг Россоши для переформирования и обучения. Конечно, у них не хватало всего: и запасов, и оборудования, но я почувствовал себя в состоянии проявить щедрость, так как получил несколько больших мешков, полных великолепной медицинской одежды, носков, медицинского имущества и лекарств из Англии, и та благодарность, с какой эти важнейшие вещи были восприняты забытыми всеми солдатами, щедро возместила затраты и трудности, вызванные их отправкой. Я никогда не позволял российскому персоналу касаться моих личных запасов.

В Пуховой штаб 2-й Донской стрелковой бригады располагался в деревне вместе с различными артиллерийскими батареями всех калибров, одна из которых была вооружена британскими 18-фунтовиками. Батареи поддерживались донскими бронепоездами. Мы вместе с генералом Янко из финляндских гвардейцев проехали в его резервную роту, и нам показали столько солдат, сколько могли.

– В то время как британской помощью мы заткнули им глотки как средством пропаганды для поднятия боевого духа, – объяснил он, – ее результаты на переднем крае удручающе ничтожны.

Мундиры бойцов были в жутко изношенном состоянии, и только примерно у 10 процентов состава имелось в наличии максимум две-три вещи из британской униформы. Однако их дух представлялся весьма высоким, а дисциплина была лучше, чем где бы то ни было до сих пор. Они были сформированы вокруг ядра старого Финляндского гвардейского полка, а офицеры были едкие как горчица и обладали существенными военными познаниями. Мне удалось прислать сюда имущество и одежду, а также консервированные фрукты для офицерской столовой этого полка и выдать их офицеру-медику 300 бандажей из своего личного запаса.

Я наконец начал ощущать, что достигаю каких-то результатов, но от моего объявления о том, что собираюсь завтра утром побывать на 17-й батарее, у всех поднялись брови, и послышались громкие возражения.

– О нет, господин майор! – заявили мне. – Возле нее постоянно падают снаряды!

– Ну и что из этого? – вопрошал я.

– Там слишком опасно!

Зная, что некоторые русские имеют в виду под словом «опасно», я решил рискнуть. Но к этому времени неизменная летняя жара уже отступила, и почти незаметно пришла осень с сухой безветренной погодой и легкими похолоданиями по утрам. Листья начали опадать, а вечерний горизонт принимать синий оттенок зимы, так что туман рассеивал свет фар приближающихся автомобилей и грузовиков. В тот самый день стало холодно, начался сильный ливень, и от окружавших меня военных исходил сильный запах влажной шерсти, кожи и меха. Поэтому я принял решение провести это утро с бронепоездами и отказался от поездки на батарею, пока погода не улучшится.

Большинство бронепоездов в этом районе имели легкую броню и состояли из передней и задней бронированных платформ с бронированным паровозом, находящимся между ними. У них на вооружении было одно легкое полевое орудие да шесть пулеметов, число которых иногда доходило и до двенадцати. На тяжелобронированных поездах обычно устанавливали британское 60-фунтовое орудие, французскую 6-фунтовую пушку «канет» или любое тяжелое орудие, которое можно было смонтировать на железнодорожной платформе. Они каждое утро отправлялись на встречу с красными и в течение часа-двух вели дальнобойную дуэль. Бронепоезда также предшествовали всем пехотным атакам и часто сражались с огромной решительностью сами по себе, хотя при этом подвергались существенному риску оказаться отрезанными от своих войск из-за действий блуждающих кавалерийских отрядов противника. Тем не менее их моральный эффект был так велик, что вражеские войска не проявляли склонности заниматься порчей железнодорожной линии, если был хоть какой-то шанс на появление поезда.