Книга Бисмарк. Биография - Джонатан Стейнберг

В конце месяца Бисмарк получил хорошие вести из Берлина, о чем и написал Леопольду фон Герлаху:

...

«Три дня назад я получил письмо от Мантейфеля, которое меня обрадовало. Он тоже считает, что нам не следует присоединяться к договору от 2 декабря… Пока мы способны легко и непринужденно демонстрировать уверенность в себе, нас будут уважать. Как только мы проявим страх, найдутся люди, которые примут его за признак слабости, попытаются его усилить и использовать в своих целях…

Для того чтобы поддерживать на достаточном уровне страх в государствах – членах союза, подобный тому, какой они испытывают в отношении Австрии, нам следует демонстрировать, что мы способны, если нас к этому принудят, вступить в альянс и с Францией, и даже с либерализмом. Пока мы ведем себя нормально, никто не воспринимает нас серьезно и все поворачивают головы туда, где находится источник наибольшего страха…»47

В этом письме Бисмарк впервые изложил один из важнейших методов своей политтехнологии: создавать атмосферу страха и неопределенности в исходе кризиса, с тем чтобы держать оппонентов в состоянии боязливой неуверенности по поводу возможных действий Пруссии, а самому иметь возможность без зазрения совести пользоваться любыми средствами в достижении своих целей. Пруссия может вступить в альянс с любой силой или государством, если в этом возникнет такая необходимость. Этой техникой, основополагающей и беспринципной, отмечена вся его дипломатическая деятельность – от Крымской войны и до лишения властных полномочий.

В начале нового, 1855 года австрийский министр иностранных дел Буоль писал графу Лео Туну:

...

«Если дело дойдет до войны, то я предпочел бы, чтобы Пруссия не выступала на нашей стороне. Воевать с Пруссией против России было бы для нас большим неудобством. Если Пруссия солидаризируется с Россией, то мы будем воевать с Францией против России. Тогда мы захватим Силезию. Восстановится Саксония, и мы наконец получим мир в Германии. За все это Франция с радостью примет Рейнланд»48.

10 января 1855 года Бисмарка вызвали в Берлин для консультаций, где он и оставался до 18 января. Его отношения с Прокешем во Франкфурте окончательно испортились. 20 февраля 1855 года герр фон Буоль-Шауэнштейн информировал Мантейфеля о предстоящей замене Прокеша графом Иоганном Бернхардом фон Рехбергом унд Ротенлёвеном. Буоль не преминул воспользоваться случаем и запросил «вероятность» замены герра фон Бисмарка ввиду его пресловутых недружественных высказываний в адрес Австрии, особенно в разговорах с негерманскими посланниками. Сообщение австрийского министра Мантейфель принял к сведению, а на запрос относительно Бисмарка ответил категорическим отказом49. Бисмарк в письме брату выразил сожаление по поводу отъезда Прокеша, объяснив это тем, что ему больше не придется иметь дело с «таким топорным оппонентом»50. В этом небольшом австрийско-прусском кризисе Бисмарк одержал свою первую дипломатическую победу. Второй триумф ему готовили малые германские государства. Бисмарк писал Герлаху:

...

«Все они в той или иной мере готовы к мобилизации, с Австрией против России, а нам надо защищать границы Германии. Здесь никто не сомневается в том, что французы пойдут по нашей территории»51.

Проблема мобилизации вызывала серьезные дебаты. Процедура принятия решений на военном комитете, на пленуме или в «узком совете» в 1855 году была столь же малопонятна, как и на заседаниях совета министров Евросоюза или Еврокомиссии в наши дни. 30 января 1855 года Германский союз отверг внесенное Прокешем предложение о мобилизации, и Австрия сняла его. В своем контрпредложении Бисмарк применил слово «нейтралитет» и, согласившись с очередным обращением Австрии к союзу с призывом о мобилизации, попросил дополнить его условием, предусматривавшим развертывание сил «по всем направлениям» (то есть и против Франции) и снимавшим антироссийскую направленность. Бисмарк откровенно спекулировал на страхе малых германских государств, опасавшихся французских орд, марширующих по их землям, когда настаивал на универсальном характере «нейтралитета», подразумевающего все потенциальные воюющие стороны, включая Австрию и Британию. Энгельберг отметил: «Прусский посланник сделал мастерский дипломатический ход; период обучения и становления закончился»52. Прокеш с горечью написал Буолю:

...

«Австрия сегодня подверглась обструкции; члены союза под предводительством Пруссии громогласно заставляют ее смириться и вести переговоры. Правило «вооруженного нейтралитета», нацеленное против Франции и Австрии, восхваляется сейчас как ne plus ultra [24] в дипломатическом искусстве, и нас же, насмехаясь, обвиняют в том, что мы сами себя высекли»53.

Спустя многие годы Бисмарк рассказывал своему личному помощнику Кристофу Тидеману о том, как в 1865 году в Гаштейне он обыграл в карты австрийского посланника графа Бломе, следуя прямо противоположному правилу. Австриец тогда сказал, что Бисмарк так же резко и беспощадно ведет себя и в дипломатии54. На особую двойственность натуры Бисмарка обратил внимание и сэр Роберт Мориер, много лет служивший британским послом при германских дворах. Он писал Одо Расселу, британскому послу в Пруссии:

...

«Не забывайте, что в Бисмарке две индивидуальности. С одной стороны, в нем скрывается потрясающий шахматист, владеющий множеством самых дерзких комбинаций, умеющий применить самую подходящую комбинацию в самый подходящий момент и готовый ради победы забыть даже о личной ненависти . С другой стороны – это индивидуалист, испытывающий ко всем сильнейшую, необычайную неприязнь и готовый принести в жертву все, что угодно, кроме собственных комбинаций »55.

«Комбинации» Бисмарка отлично сработали во Франкфурте. После этого он призвал проявлять больше твердости и Леопольда фон Герлаха в Берлине:

...

«Для меня совершенно очевидно и ясно: французы должны знать, что на войска мы ответим войсками. Только таким образом мы избежим осложнений и недоразумений в отношениях с Францией»56.

Крымская война позорно завершилась, и Наполеон III созвал мирную конференцию в Париже, назначенную на 24 февраля 1856 года. В России на трон взошел молодой царь Александр II, прекрасно осознававший, что поражения имели системный, а не частный характер. Царский режим нуждался в реформе, модернизации, в привлечении к государственным делам растущего образованного среднего класса. Крымская война оказала на Россию такое же отрезвляющее воздействие, какое произвела на Пруссию пятьдесят лет назад битва при Йене. Царь должен был, не подрывая аристократию, привить системе патриотизм и «интеллект». Крестьян надо было отпустить на волю. Предстояло открыть земские школы, ввести уездные, губернские и городские управы. Масштабность и рискованность преобразований подтверждали прозорливое предупреждение Токвиля: «Самые опасные времена для плохого правительства наступают тогда, когда оно наконец решает заняться реформами»57. Это означало также то, что повергнутая и поглощенная внутренними проблемами Россия устранится от великодержавного соперничества. Если бы Россия не потерпела поражение в Крымской войне, то Бисмарк вряд ли бы смог осуществить свои три военные кампании по объединению Германии. В Центральной Европе с 1700 года действовало неписаное правило (оно остается в силе и сегодня): когда Россия крепнет, Германия слабеет, и наоборот: если Германия крепнет, то слабеет Россия. Для Пруссии было важно сохранять нейтралитет и поддерживать добрые отношения с Москвой. Австрийцы «предали» Россию и вряд ли могли рассчитывать на дружбу с бывшим союзником. Придет время, и Бисмарк воспользуется обиженностью России для ликвидации австрийского господства в Германии.