Книга Похищенное дело. Распутин - Эдвард Радзинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наступила развязка. В отсутствие Гермогена Синод официально отправил его «на покой» с проживанием в Жировицком монастыре. Илиодора ссылали во Флорищеву пустынь около города Горбатова с запрещением появляться в Царицыне и Петербурге.
Но случилось небывалое – Гермоген и Илиодор не подчинились царю и не уехали из столицы. Более того, они посмели заговорить публично. Мятежные пастыри согласились на газетные интервью, где клеймили Распутина, Синод и обер-прокурора Саблера.
Тогда же Илиодор решил воспользоваться своим главным, секретным оружием…
Вскоре Вырубова получила от бывшего друга Распутина послание, точнее, предупреждение о возможном начале войны: «Сестра во Христе! Доколе же вы будете держаться Григория?… Если не бросите его, то разразится грандиозный всероссийский скандал. Тогда будет беда! Послушайте меня. Побойтесь Бога. Покайтесь. Илиодор».
Вырубова знала, о каком скандале говорилось в послании монаха. Она уже прослышала: Илиодор обещал напечатать свое сочинение против Распутина и предать гласности письма царицы и великих княжон.
По приглашению Вырубовой Илиодор пришел в ее маленький домик в Царском Селе. Его поджидал весь кружок почитателей «старца» – сама Вырубова, ее сестра Сана с мужем Александром Пистолькорсом… В своей книге монах описал, как отважно пришел он на опасную встречу: «В гостиной сидел Пистолькорс… храбрый и жестокий… по его собственным словам, во время революции он своими руками повесил 85 латышей в Прибалтийском крае». (Правда, автор не описал себя – огромного детину с пудовыми кулаками.)
Разговор начал Пистолькорс: «Отец Илиодор! Каким это вы скандалом угрожаете в письме Аннушке? И кто этот скандал собирается устроить, уж не вы ли? Это можно сделать, ведь и Французская революция была устроена тогда, когда королеву оклеветали в краже каких-то бриллиантов».
Муж Саны напомнил о знаменитом деле с «ожерельем королевы» – прологе Французской революции. Там тоже фигурировали письма – подложные письма Марии Антуанетты. Пистолькорс намекал, что документы, которыми грозил Илиодор, сфабрикованы, и напоминал монаху, чем закончился подобный скандал во Франции – падением престижа династии, а потом и гибелью короля и королевы, и многих из тех, кто затеяли это дело…
Но на сей раз письма царицы были подлинными.
Разговора не получилось. Илиодор, видимо, пришел к Вырубовой в надежде, что та попросит отдать письма, а он взамен выторгует для себя и Гермогена право остаться на прежних местах. Но она не могла предложить такого, даже если бы захотела – царица никогда не согласилась бы уступить шантажу. Поэтому, выслушав монаха, Вырубова промолчала – и угрожающим было ее молчание… Илиодор понял: торга не будет. Но не испугался, ибо за ним стояли очень могущественные люди.
Между тем содержание этих писем царицы и великих княжон к Распутину стало распространяться по Петербургу. Из «Того Дела» впервые становится ясным, кому была этим обязана Аликс.
Из показаний Бадмаева: «Около двух лет я лечил юродивого Митю Козельского от катара легких… Митя произвел впечатление умного религиозного мужика».
Когда разразился скандал, Бадмаев тотчас понял, сколь много можно из него извлечь, и через Митю связался с Илиодором и Гермогеном.
Они по-прежнему не уезжали из столицы. Министерству внутренних дел было велено под конвоем доставить в места ссылки упирающихся пастырей. Но министр Макаров понимал, что этого делать нельзя – арест тотчас сделает мятежников героями в глазах общества. Да и ближайшая сессия Думы сулила большой скандал… Но Аликс не хотела думать об обществе. Она требовала справедливости – как Мария Антуанетта когда-то…
И вдруг, к радости и облегчению министра внутренних дел, исчез Илиодор. Теперь монаха можно было разыскивать и докладывать царице о ходе трудных поисков.
На самом же деле, как показал Бадмаев, это он предложил Илиодору спрятаться у него на даче. Одновременно он «выдал Гермогену медицинское свидетельство… что Гермоген страдает катаром кишок, почему ему необходимо некоторое время пробыть в Петербурге».
Теперь оба мятежных пастыря бесконечно доверяли тибетскому врачу. И ему удалось ознакомиться с рукописью, о которой ходили слухи по всему Петербургу.
Из показаний Бадмаева: «Гермоген прочел мне записку Илиодора под названием „Гришка“ (где были письма царицы и великих княжон. – Э. Р.) и рассказал следующее: „На основании писем царицы, лично переданных Распутиным Илиодору, они пришли к убеждению, что Распутин живет с царицей“».
«Хитрый китаец» понял: пробил его час. И начал действовать.
В своих показаниях в «Том Деле» Бадмаев раскрыл всю интригу. Он предложил правительству спасти положение – обещал уговорить Илиодора и Гермогена «без эксцессов отправиться в места ссылки». Но взял обещание у министра внутренних дел Макарова, «что произойдет отъезд Гермогена в ссылку почетно, без стражи, в особом вагоне». Счастливый Макаров немедленно согласился, «и я привез Гермогена на вокзал на своем моторе».
Благодарный епископ написал Илиодору: «Поезжай во Флорищеву пустынь, послушайся Петра Алексеевича (Бадмаева. – Э. Р.), он тебе худого не сделает…» И Илиодор, которому Бадмаев организовал отдельное купе, также согласился мирно отбыть в ссылку – к не меньшему восторгу Макарова.
Теперь правительство ходило у Бадмаева в должниках. Но он не успокоился – решил сделать своим должником и царицу. Перед отъездом Илиодора он попросил отдать подлинники писем, объяснив монаху: «Я намереваюсь ходатайствовать о возвращении вас из ссылок и прошу препроводить мне подлинные письма… чтобы я мог убедиться в справедливости ваших слов (об отношениях царицы с Распутиным. – Э. Р.)… Илиодор согласился, сказал, чтобы я прислал за ними человека во Флорищеву пустынь». Через две недели бадмаевский посланец появился у Илиодора, но тот уже передумал и на глазах гонца подлинники «заменил копиями».
Итак, писем у Бадмаева не было, но рукопись Илиодора с их копиями была. Можно продолжать игру…
И Бадмаев начинает сближаться с Распутиным, благо, есть повод – он оказал «Нашему Другу» великую услугу, без скандала удалил в ссылку обоих его врагов. Но встречаться с Распутиным приходилось крайне осторожно: от своих пациентов, связанных с тайной полицией, Бадмаев узнал новость – за Распутиным теперь неотступно следуют агенты охранного отделения.
То, что не удалось Столыпину, сделал Макаров. Судя по документам департамента полиции, «вторичное наблюдение за Распутиным… установлено по распоряжению министра внутренних дел Макарова с 23 января 1912 г.».
Царь вынужден был пойти на это. После истории с Гермогеном и Илиодором Распутина действительно надо было охранять. Ему объяснили: враги могут попросту подстеречь его, избить, изувечить, убить, наконец, – потому-то его и охраняют. «Избить, изувечить, убить» – это мужик хорошо понимал… В агентурных донесениях он получил кличку «Русский», которая будто отражала милый сердцу «царей» его облик – простого русского мужика.
