Книга Константин Великий - Аркадий Малер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Колосс Константина. Фрагменты. Палаццо Консерваторов. Рим
Флавия Максима Фауста. Лувр. Париж
Константин Великий. Капитолийский музей. Рим
Святые Константин и Елена вокруг Животворящего Креста Господня. Художник В.К. Сазонов
Крещение Константина. Фрагмент. Школа Рафаэля
Святая Елена. Художник Чима да Конельяно
Обретение Креста Господня. Художник А. Гадди
Статуя Константина I в Йорке
Святая Елена и святой Константин. Северный фасад храма Христа Спасителя. Москва
С этого момента Римская империя впервые со времен «тридцати тиранов» оказалась в ситуации настоящей гражданской войны, и ее источником была не какая-нибудь периферия, а сам Рим, оккупированный семьей бывшего правителя. Мир между кланами Максимиана и Галерия был невозможен, потому что они преследовали прямо противоположные цели и никто бы из них не признал власти друг друга. Теоретически у клана Максимиана были шансы перекроить тетрахию по-своему, но для этого им нужно было разбить Галерия, заручившись поддержкой всех его потенциальных и актуальных врагов. Поэтому Максимиан начал делать недвусмысленные пассы в сторону Константина, коего он до сих пор в упор не замечал. Но он ошибся — ошибся не столько с Константином, сколько с самого начала своей кампании, потому что вся она от начала и до конца была построена на одной только маниакальной жажде власти, а не на какой-либо обсуждаемой политической программе. В этом отношении он был антиподом своего бывшего коллеги и благодетеля Диоклетиана — даже странно, что основатель тетрархии именно его в свое время сделал августом Запада на двадцать лет. Теперь они оба носили символические титулы «старших августов», но если Диоклетиан ушел на покой в родной город Солону на Адриатическом побережье Балкан (ныне город Сплит в Хорватии), где его самым любимым занятием было выращивание капусты и других овощей, то Максимиан вернулся в большую политику с мечом и на коне.
Главной ошибкой Максимиана была ставка на своего сына: сначала они торжественно признали друг друга августами, но потом выяснилось, что Максенций совершенно не собирался делиться властью с отцом и после нескольких скандалов выгнал его из Рима. Конечно, Максимиан сам жаждал власти и явно хотел показать сыну свое место, а по другой версии, даже составил заговор против него, но он придавал власти сына хотя бы видимость легитимности, без которой новый хозяин Рима становился абсолютным узурпатором. Трудно вообразить, какова была моральная атмосфера в этой семье, если отец с сыном на глазах всего мира готовы были буквально растерзать друг друга в борьбе за власть! Впрочем, если они верили в языческих богов греко-римского Олимпа, то у них было с кого брать пример родственных отношений.
Можно представить себе состояние стареющего Максимиана, который после этого сверхъестественного провала отправился в Иллирию, но Галерий выгнал его оттуда. За последним шансом он поехал к самому Константину в Южную Галлию, в город Арелат (ныне Арль), где наследник Констанция принял его крайне учтиво, как его давно уже никто не принимал. Растроганный и воспрянувший духом Максимиан предложил Константину взять в жены свою дочь по имени Фауста и провозгласил его августом на правах «старшего августа» и отца самопровозглашенного цезаря Максенция. Эти подарки Максимиана ставили перед Константином сложную дилемму — чью сторону выбрать, законного Галерия или нарушивших все законы Максимиана и Максенция? В нравственном плане, тем более в отношении к христианам, оба были чудовищами, если такие метафоры позволительны, и никаких иллюзий на этот счет Константин, конечно, не питал. Но при всех очевидных пороках клана Максимиана, которым и кланом-то давно перестал быть, Константин вполне мог осознавать следующие обстоятельства. Во-первых, клан Галерия не только не собирается делиться с ним властью, а угрюмо терпит его существование на белом свете, и при первой же возможности между ними неизбежно разразится война, в которой за Константином будет Галлия, а за Галерием весь средиземноморский Восток. Во-вторых, тетрархия уже подорвана, и восстанавливать ее вместе с Галерием можно только себе во вред, а новые игроки на этом поле, не связанные с Галерием, могут стать его союзниками. В-третьих, сила Максенция держится на национально-консервативных настроениях италийцев, то есть солдат и обывателей соседней с Галлией страны, и все вместе они могли бы составить хороший фронт против галериевского Востока. Поэтому предложения Максимиана были тем самым политическим шансом, каким совсем недавно было само решение бежать от Галерия к отцу. Поэтому Константин, как некогда его отец, принимает сугубо политическое решение расстаться с Минервиной и жениться на Фаусте, чем еще больше укрепить свой статус августа, которым его величали войска Галлии, а теперь еще должны будут величать войска всего Запада. Так Константин женился на сестре свой мачехи, а Максимиан обрел перспективного зятя. Теперь Геркулий живет в одном дворце с Константином на правах члена семьи, но трудно поверить, что он довольствовался этой мирной и незаметной жизнью…
В сложившейся ситуации Галерий, в свою очередь, тоже понимал, что Империя фактически раскололась на две части и что если бойкот между ними будет продолжаться еще несколько лет, а может быть, и несколько дней, то разразится война, победителем в которой может оказаться кто угодно. В 307 году Галерий назначает себе нового цезаря — полководца Лициния, своего самого большого приятеля, с которым они сблизились во время похода против персов. Для Галерия назначение Лициния цезарем было весьма вынужденным шагом, поскольку он настолько ценил своего друга, что готовил его в августы Запада. Именно поэтому он не предложил Лициния в 305 году Диоклетиану в качестве нового цезаря, так как держал его для более важного дела. Север и Даза в восприятии Галерия были ограниченными посредственностями, которых можно использовать как марионеток. Лициния же он считал равным себе другом, достойным самого высокого титула в имперской иерархии. Вот кто должен был, с точки зрения Галерия, быть на месте Константина — Лициний, и несложно догадаться, как последний в связи с этим относился к сыну Констанция. Назначение Лициния августом Запада решило бы для него все вопросы, и его люди управляли бы всеми частями Империи. Поэтому он предпринимает совершенно экстраординарное решение для такого алармиста, каким он был до сих пор, и в 308 году посылает всем цезарям и августам предложение собраться в городе Карнунтуме на Дунае (центр Верхней Паннонии, ныне под Веной), чтобы обсудить дальнейшую судьбу каждого из них.
