Книга Субмарины-самоубийцы. Секретное оружие Императорского флота Японии. 1944-1947 - Ютака Ёкота

– Подумал, что надо это сделать… – начал было оправдываться я, но тотчас понял, что не было смысла обсуждать с товарищами мои чувства.

У Синкаи есть свое мнение и свои чувства, и он, возможно, не склонен обсуждать их. Так что зачем мне лезть со своими? Я потянулся за своей новой формой и вышел из положения тем, что попросил:

– Отвернитесь и не смотрите на меня. Я сейчас надену свою новую фундоси.

Я прыгал на одной ноге, прилаживая набедренную повязку, а Синкаи в это время кричал во весь голос: «Хадзукасий мусумэ-сан!» Вероятно, так, «стыдливой девушкой», и надо было назвать меня именно в этот момент, потому что другие наши товарищи столпились вокруг нас, со скорбными лицами наблюдая торжественный обряд облачения в новую форму. В тот момент, когда я уже одергивал ее, полностью натянув, в комнату вошли несколько человек, которые работали в офицерской кают-компании. Они принесли нам подарок от офицеров – большого вяленого морского окуня. В Японии существует обычай дарить по счастливым поводам целого морского окуня, подсоленного и завяленного. Его могут преподнести друзья дома, в котором отмечают возвращение члена семьи после долгого отсутствия, или при отъезде человека на важную работу, по случаю поступления детей в школу. Его дарят по случаю рождения ребенка и на Новый год. На Новый год в японских домах все блестит чистотой. Свежая бумага наклеивается на сёдзи, раздвижные стены, и на окна. Платятся все долги. На всю домашнюю утварь наводится глянец, на полах старые татами заменяются на новые. Хозяйки дома обычно тут же снова заставляют главу семейства влезать в долги, приобретая новые кимоно, в которых они щеголяют так же, как американки, надевающие новые выходные платья на Пасху. Вот и я сейчас чувствовал себя так, словно для меня наступил Новый год. Во всем навел порядок, и даже мое сознание совершенно прояснилось. Я был готов к новой, пусть и очень короткой, жизни.

Мы поблагодарили моряков за эту великолепную рыбину и пригласили всех составить нам компанию. Мы уже заканчивали эту импровизированную трапезу, когда громкоговоритель пригласил всех водителей «кайтэнов» собраться в актовом зале.

– Пошли! – закричал Фурукава.

Он ринулся в зал первым, мы трое едва успевали держаться сразу за ним, на ходу вытирая губы и проверяя, не остались ли следы подарка на наших новеньких формах. Наши комнаты остались чисто прибранными. Все личные вещи в упакованном виде аккуратно лежали на наших койках. Все, что следовало сделать на суше, мы сделали.

В актовом зале должна была состояться особая церемония, в ходе которой каждому из нас вручались короткие мечи. Мы шестеро выстроились в шеренгу и замерли по стойке «смирно». За нами в такой же шеренге стояли еще шесть человек: старшины Ёсио Хагита и Тэруаки Мидзуно, старшие матросы Мицуо Кобаяси, Такэтоси Цукуми, Эйсюн Осиро и Сёдзи Нао. Эти шестеро должны были выйти в море вместе с нами. Каждый из них был ответственен за техническое состояние одного из «кайтэнов». Им предстояло произвести последние проверки и помочь водителю занять свое место в кокпите, когда прозвучит сигнал к атаке.

На церемонии присутствовал весь личный состав базы. Некоторым приходилось прятать завистливые взгляды. Они радовались за нас, но все же испытывали определенную досаду, оттого что их очередь еще не подошла. На Оцудзиме начало программы «кайтэнов» задержалось из-за недостатка самих торпед. Затем, когда «кайтэны» стали сходить со сборочной линии в больших количествах, открылась база Хикари, но там все сдерживалось из-за того, что недоставало квалифицированного технического персонала. Проблема была частично решена привлечением к техобслуживанию торпед будущих водителей, которые помогали механикам. Теперь же обозначилась нехватка носителей торпед тех подводных лодок, которые доставляли нас к месту боя. Несмотря на все предпринимаемые усилия, лишь небольшое число «кайтэнов» выходило в бой так, как предусматривалось стратегами. Я пожалел тех, кому предстояло остаться на базе, дожидаясь своей очереди.

Каждый из нас, услышав, что распорядитель церемонии произнес его имя, по очереди выходил на шаг из строя, снимал фуражку и делал поклон. Большой стол был покрыт белой шелковой материей, а за столом стоял капитан 1-го ранга Корэда, командир базы. На шелковой материи были разложены мечи и шесть хатимаки.

Мое имя было произнесено последним. Капитан 3-го ранга Хамагути, командир техников, называвший имена, взял шестую хатимаки и повязал ее вокруг моей головы. На ней красовались изысканные иероглифы, написанные тонкой кисточкой, которые складывались в слова «Сити сё хококу», символизирующие преданность Масасигэ Кусуноки своему императору. Это был девиз: «Прожить семь жизней на службе стране».

Затем каждый из нас получил небольшую чашу с чистой водой и выпил ее. Этот тост идущего на смерть был кульминацией и самым торжественным моментом всей церемонии. Испокон веков японский воин перед лицом смерти по традиции выпивал глоток воды, отнюдь не сакэ, что символизировало чистоту его душевных помыслов. Все присутствующие замерли и не издавали ни звука, пока мы медленно осушали свои чаши. Затем мы приблизились к командиру базы, который вручил каждому из нас короткий меч.

– Вручаю их вам, – произнес он, – от имени адмирала Соэму Тоёды, командующего Соединенным флотом.

После этих слов мы вскинули мечи, держа их прямо перед собой, на уровне чуть выше головы, так, что мы могли смотреть из-под них. Таким образом самураи былых времен приветствовали своих противников. Это приветствие повторили сейчас и мы, бросая вызов американскому флоту.

Мы промаршировали вдоль рядов собравшихся на церемонии, были сделаны памятные фотографии. Когда фотографирование закончилось, все выстроились в два ряда лицом друг к другу, а мы прошли вдоль них, держа мечи поднятыми в приветственном салюте. Как у уходящих, так и у провожавших глаза блестели от нахлынувших чувств, а кое-кто даже сдерживал подступающие слезы, чтобы не расстраивать уходящих воинов. Идя к пирсу, я дружески разговаривал со своими товарищами, желал им удачи во всех будущих предприятиях. Прах Ядзаки, помещенный в небольшую урну и в коробку, я держал в левой руке, в правой сжимал врученный мне короткий меч, непрерывно улыбаясь.

Моторный катер доставил нас на борт субмарины «1–47» в столь же торжественной обстановке, как и во время всей церемонии. Плавучие краны, торпедные катера и все вспомогательные суда базы были украшены разноцветными флагами и большими транспарантами с написанными на них лозунгами. Мы махали своими бескозырками, прощаясь с людьми, оставшимися на пирсе, а они в ответ махали нам. Другие, стоявшие вдоль берега, кричали здравицу за здравицей, и голоса их сливались в один громовой клич. В эти несколько минут нашей переправы на борт субмарины мне в голову пришла особая молитва, я произносил некогда в Большом храме в Исэ, неподалеку от Токио, в который совершают паломничество все японцы, включая императора. «Молюсь о том, – произнес я, – чтобы моя жизнь, которую я приношу в жертву, помогла ста миллионам людей моей страны обрести мир».

Вскоре мы подошли к субмарине и поднялись на ее борт. Там нас уже ждал адмирал Нагаи. Он пожал каждому из нас руку, попрощался и пожелал удачи. Из глаз у него катились слезы. Он искренне любил всех молодых людей – водителей «кайтэнов». И тяжким грузом на его плечи ложилась обязанность отправлять их в бой, несмотря на тот урон, который каждый из них мог нанести врагу. Я постарался сохранить при этом бесстрастный вид, памятуя о данном самому себе обещании не оставлять у людей жалости по себе и не выказывать своих чувств. Должен сознаться, сделать это было нелегко, когда твою руку сжимает сильная ладонь адмирала. Мои пальцы еще долго помнили его крепкое пожатие.