Книга Вартанян - Николай Долгополов

— И получилось?

— Только вместо десяти дней командировка по разным причинам продлилась два года. И всё получилось. Мой товарищ, имеющий отношение к журналистике, литературе, пришел однажды ко мне на встречу и сказал: «Знаешь, если написать об этом, никто не поверит».

— Что же там было?

— Зачем же я буду рассказывать, если все равно не поверят? Но я верю в везение и в человека, который его, это везение, ищет. Да, может быть, это банально. Даже точно, банально. Но глубоко убежден: есть люди, которых называют счастливыми и несчастливыми. Так бывает. Счастье и беда — они как субстанция вокруг нас. И один человек видит свое счастье, чует момент выбора. Пойти туда, предпринять определенный шаг. И выбрать правильный момент, предпринять нечто решительное, что превращает одного человека в счастливого, а другого — в несчастного. Правильный выбор в каждом отдельном случае.

— Это зависит от чувства, от интуиции, от обучения, от решительности? От чего?

— Может быть, больше всего — от интуиции.

— То есть научить такому невозможно?

— Не думаю, что возможно, — скорее, нет. Нельзя. Но талант можно развить, а если его нет, значит, и нет. Его не вобьешь. Это вещь тончайшая. Почему-то Геворк Андреевич Вартанян был исключительно талантлив. Очень.

— Или все-таки везение?

— Именно талант. Он проявлялся в нужное время. Вартаняну тоже здорово везло. Рассказывал, что были и у него тревожные эпизоды. Но, думаю, он и вам про них рассказывал…

Мой собеседник замолчал, словно бы задумался о чем-то. Я спросил:

— Вы не устали после нескольких часов нашего разговора?

— Нет. Просто вспоминаю все эти моменты, и они мне, как понимаете, не безразличны. Сейчас снова перескочу в наши дни, отвечая на ваше «не устали?». Встречались мы с Михаилом Ефимовичем Фрадковым. И один мой большой начальник говорит: «Надо, чтобы ты рассказал о своей работе». Спрашиваю: сколько даете мне времени? Фрадков — человек вежливый: сколько хотите. Я тогда: пять часов даете? Пять не дал, но проговорили долго…

В нашем с вами разговоре я многое что вспоминаю. Был любопытный эпизод за рубежом, который наглядно иллюстрирует простую мысль — нельзя надолго отрываться от родины. Познакомился я с одним человеком в аэропорту во время пересадки с одного рейса на другой. Показался он мне в ту пору древним стариком — лет семидесяти. Язык государственный там английский, в местном исполнении. Начали беседовать…

— Вы почувствовали к этому человеку профессиональный интерес?

— Никакого, просто не люблю одиночества. Мне приятно говорить, общаться, требуется общество. И смотрю, немолодому моему собеседнику сложно. Спрашиваю осторожно, что он, кто он… Говорит, что летит из Австралии, где работал, на родину. И я осведомился, почему же он не говорит по-английски. Удивился он ужасно: «Как не говорю? Я говорю, пусть язык и трудный». Слова он с трудом подбирает. И как тут не спросить: а вы по национальности кто? И слышу, что француз. Я обрадовался и сразу к нему на французском. (Дальше последовал целый ряд типичных выражений, но на арго. — Н. Д.) А человек молчит. Коряво, говорит еле-еле. И тут я ему стоп-стоп-стоп.

— Не подумали, что коллега по профессии?

— Нет, конечно. Давайте-ка, я ему, на каком языке ты хорошо разговариваешь? Он снова обижается: «На французском. Я француз и родители мои настоящие французы. Работал двадцать лет на стройке, даже пенсию получаю. Семьи — нет. И поехал в Австралию. Там тоже на стройке. Английского не знал, но видишь, за двадцать лет выучил. А французский забыл. Приеду во Францию, и восстановится». Но вряд ли! Так я повстречал человека, не знавшего толком ни одного языка. Тоже случается…

Или вот эпизод. Встречаюсь с нормальными советскими нелегалами, приехавшими в Союз после двух лет. И не понимаю, в чем дело. Спрашиваю: а что, у него жена не русская? Мне объясняют: «Как не русская, нормальная русская баба из-под Рязани. А с акцентом говорит, потому что при полном отсутствии контактов со своими, и в чужой языковой среде, появляется акцент». И когда я длительное время отсутствовал, то сам себя ловил: да, акцент появляется.

— И после года-двух? — Да.

— А сколько у вас зарубежных лет за плечами?

— Всего? Ну, тридцать или сорок лет. Но с перерывами. У меня был льготный режим. Семья все-таки оставалась здесь. Возвращался, уезжал. Работа нелегала и Центра — это особая статья. Я сравнительно не так давно перестал там появляться. Когда уже стали разыскивать…

— А я почему-то думал, что вы вернулись давно.

— Когда я сюда приезжал, и довольно часто, у меня бывали перерывы в работе на полгода, год. Но я же не могу сидеть дома. У меня же несколько высших образований и должность есть. Раньше никогда в Ясеневе не был, а потом, во время перерывов, приходил, и у меня был кабинет. А впервые я приехал в 1980-х годах. Какие-то фильмы делали, фотографировали, я писал научные работы. Просидел здесь год и поехал, поехал. Но фильм сняли, вы его где-то увидели, и потому могло сложиться такое впечатление… У всех нас разные судьбы. Нелегалы по-разному приходят и по-разному уходят. Нелегалом становятся гораздо позже, когда погружаются в профессию. И это уже — состояние души, а не профессия. Только у нас никогда не бывает, как с тем почти немым французом. Язык у всех нормальный, хороший. Как у того же Геворка Андреевича. Я не слышал, чтобы на языке кто-то прокалывался.

— У вас у самого много языков?

— Сейчас остались немецкий, французский. Ну, английский, итальянский немножко, испанский. И китайский…

— Китайский?

— Это уже не от хорошей жизни. Мне пришлось заканчивать еще один университет, где я изучал китайский язык.

— В Москве?

— Нет, на Западе. Мне легализоваться по-другому нельзя было. Только учеба в университете. Тут я вспомнил Бена…

— Нашего нелегала Конона Молодого — легендарного Гордона Лонсдейл а, изучавшего в Англии китайский, который он в свое время освоил в Москве так, что даже составил русско-китайский словарь? В Лондоне ему пришлось нелегко: никак нельзя было проявлять свои знания, а начинал он с нуля…

— И я про себя говорил ему: «Бен, спасибо тебе за опыт. Буду, как и ты, учить китайский».

— Вы были знакомы?

— Н-нет. Он выступал перед нами, я его видел. Это было как раз, когда я учился в 101-й разведшколе. Мог ли я сравниться с ним? Бен признавался: «Самое сложное было скрыть свои знания». И я с этим согласен.

— Может быть, расскажете мне про «рощу нелегалов» в подмосковном лесу?

— Роща — не совсем точное слово. Это несколько рядов берез. Есть традиция: когда пара или один нелегал отправляются в первый раз на боевое задание, то сажают березку. Место уже готово — и ямка выкопана, и саженец березки. Сажают деревце как бы наудачу. И, находясь вдали, почти все спрашивают: как там моя березка?