Книга Пожарский - Дмитрий Володихин

Всполье — местность близ храма Святой Екатерины на Большой Ордынке. 24 августа 1612 г. здесь расположились войска гетмана Ходкевича, по которым казаки Трубецкого нанесли удар. Нынешнее здание храма относится к более позднему времени

Князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой. Старинная гравюра

В Смутное время. Художник С. В. Иванов

Изгнание польских интервентов из Кремля. Художник Э. Э. Лисснер

Изображение Д. М. Пожарского на памятнике «Тысячелетие России» в Новгороде

Памятник Д. М. Пожарскому и К. Минину на Красной площади в Москве

Положение гетманской армии оставалось небезнадежным. Она встретила сопротивление, когда уже не чаяла нового боя. Она несла потери. Она оказалась в неудобной позиции. Но она все еще оставалась хорошо организованной вооруженной силой и могла долго драться. Более того, Ходкевич сохранил серьезные шансы на победу. Ему всего-навсего требовалось дождаться темноты, перегруппироваться, выйти из-под натиска русской пехоты. Тогда он сберег бы своих людей, сберег бы обоз и даже мог бы под покровом темноты продолжать движение к балчугскому плацдарму. У него сохранялась надежда на своевременную помощь со стороны кремлевского гарнизона и группы гайдуков. Поляки и литовцы, весь день наблюдавшие с кремлевских стен и китайгородских башен за бойней в Замоскворечье, проявили странную робость. Они не решались покинуть надежное укрытие, помня недавний разгром от пехоты Пожарского. Но в любой момент среди них мог найтись смельчак, готовый рискнуть и ударить русским в спину с командою добровольцев.

Между тем день клонился к концу. Настал вечерний час.

А наступательный ресурс у войск Пожарского иссяк. Они и без того сделали мощное усилие, вернувшись и вступив в новый бой с неприятелем. Видя, что больше ударить Ходкевича просто нечем, «…стольник и воевода, князь Дмитрей Михайловичь Пожарской, и Козма Минин, и в недоумении бышя»[180].

Требовалась поддержка Трубецкого. Без нее битва могла окончиться как угодно. Мог победить Пожарский. Мог победить Ходкевич. Сражающихся развела бы ночная мгла, и на следующий день борьба за Москву вспыхнула бы с новой силой…

Но Трубецкой не торопился с поддержкой. Это его колебание обеспечило Дмитрию Тимофеевичу немало укоров от современников.

Один из них обличал подчиненных князя: «Злокозненный же враг дьявол, искони ненавидящий добрые дела рода человеческого, вложил злую мысль воинам полка боярина князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого: из зависти не хотел полк его войску князя Дмитрия Михайловича Пожарского, бьющемуся с поляками и литовцами, помощь оказать. Видели ведь, что войско его на другой стороне реки Москвы сражается, но помочь русским людям не захотели». Другой прямо свалил всю вину на вождя Первого ополчения: «Враг диявол возмути, возложи древнюю гордость князю Дмитрею Трубетцкому: не изыде в помощь брату своему, не любяше бо, понеже сам себя больше творя: «Яко аз град обседох».[181]

Был ли так уж виноват Дмитрий Тимофеевич в том, что помощь с его стороны запаздывала? Уместно усомниться в этом. Он попал в тяжелое положение. Конница его, так же, как и конница Пожарского, потерпела поражение в первые часы боя. Но в отличие от Второго земского ополчения Первое, подчинявшееся Трубецкому, вообще располагало неустойчивым боевым элементом. Возможно, не загордился полководец, нет, а просто не справился с собственной армией. Ведь не располагал князь своим Мининым, а твердой воли для того, чтобы поднять людей, ему не хватило. Не вина, а беда Дмитрия Тимофеевича — казачье своевольство. Разбитые Ходкевичем казаки и не думали о новом столкновении. Они забыли о своих товарищах, о русской пехоте, отчаянно дравшейся в Замоскворечье с поляками.

Сообщение между лагерем Трубецкого у Яузских ворот и Замоскворечьем шло вброд и «по лавам» — то ли по какой-то наплавной конструкции мостков, то ли плотами. В любом случае оно было довольно легким. Не составляло труда перейти с берега на берег. И вот уходили с боя в лагерь многие, а возвращаться не собирался никто.

Пожарский отправил в стан Трубецкого келаря святой Троицы Авраамия Палицына. А Минин, пройдя Замоскворечье, принялся с речного берега стыдить бойцов Дмитрия Тимофеевича.

Минин кричал им: «О братья, христианский народ! Видите великую помощь божью православному и богом собранному воинству и победу над врагами и разорителями православной веры и святых церквей, над поляками. А вы, бездействуя, какую честь себе получите и какую славу обретете, единоверным помочь не желая и божьему делу послужить, а вражде-злобе служа? Ныне ведь от единоверных отлучаетесь, впредь к кому за защитой обратитесь и от кого помощи дождетесь, презрев эту помощь Божью православным христианам против врагов Московского государства?»[182] Это, конечно же, весьма облагороженный вариант его речей. Весьма возможно, в действительности слова Минина звучали не столь цветисто и гораздо более резко. Но общий смысл понятен: мы тут бьемся с врагом, а вы там прохлаждаетесь, братья православные! Стыдно вам! Присоединяйтесь к тем, кто вышел пить смертную чашу!

Псковская летопись сообщает, что Минин даже приходил «в полк» Трубецкого, молил о помощи, призывал к братской помощи и «обещеваше… великия дары»[183]. Вот это уже довольно сомнительно: находясь в гуще боя, Минин мог в лучшем случае ненадолго отвлечься от командования. Но вести с казаками длительные переговоры? Вряд ли. Перед ним была другая проблема: Ходкевич.

А вот келарь троицкий, видимо, сыграл подобную роль. У него также имелся дар убеждения и, что не менее важно, средства, способные подкрепить силу слова. Он подступился к казакам с иного боку.