Книга Еврейская сага. Книга 3. Крушение надежд - Владимир Голяховский

Алеша понимал опасность:

— Значит, надо что-то придумать. Ты на это мастер.

— Я уже придумал: вместо устного распространения будем передавать эпиграммы в самиздат для подпольного опубликования, без имени. И стихи не пропадут, и мы тоже. По крайней мере, больше надежды.

Самиздат было новым понятием, еще только входившим в жизнь.

Алеша улыбнулся:

— Что ж, самиздат — это старинное русское изобретение. Когда Лермонтов написал на гибель Пушкина стихи «Смерть поэта», они тоже не были опубликованы, а расходились в списках по рукам.

— Верно, но они расходись под его именем, и за это его наказали ссылкой на Кавказ. Теперь посылают намного дальше, — возразил Моня и добавил: — Я уже наладил связи с одной московской интеллигентной еврейкой. Она энтузиаст-одиночка, перепечатывает запрещенные стихи и рассказы и раздает своим знакомым, а те снова перепечатывают и раздают своим. Так она создает читательскую аудиторию.

* * *

С начала 1960-х годов самиздат стал евангелием для всех недовольных режимом, формой подпольного протеста. В самиздате крылось зарождение нового и еще невиданного в Советском Союзе явления — диссидентства. Как большая река начинается с вытекающего из-под земли маленького родника, так самиздат начался трудами одной москвички — Фриды Вигдоровой. Она первой стала печатать и распространять недозволенную цензурой литературу. Одинокая энтузиастка, она проводила ночные часы, быстро перепечатывая то, что тайно смогла достать на короткий срок.

В те годы еще не было ксероксов, копии делались на пишущих машинках через тонкую бумагу — копирку. В торговле недавно появилась новинка — портативные пишущие машинки. Своих, советских, пока производили мало, они быстро ломались, плохо печатали, деликатная техника была не по силам родной промышленности. Из Восточной Германии (ГДР) закупили элегантные серебристые портативные машинки фирмы «Erica» и пустили в широкую продажу. Стоили они довольно дорого, многим такая покупка была не под силу. Но писатели, журналисты и ученые могли их купить и наконец заменить старые массивные «Ундервуды» эпохи нэпа надежной современной продукцией. Постепенно пишущие машинки стали входить в быт.

Главное, в эту новую машинку легко можно было закладывать и печатать под копирку четыре-пять экземпляров. И вскоре на них начали перепечатывать запрещенную литературу. Поэт и бард Александр Галич даже пел в одной из песен:

«Эрика» берет четыре копии. Вот и все! А этого достаточно!

Этого, конечно, было недостаточно, но каждый, кто получал одну из копий, снова перепечатывал ее в четырех экземплярах — и так далее. Получались сотни перепечаток, которые могли читать тысячи людей.

Не самая богатая женщина Фрида Вигдорова купила такую машинку, с мелким шрифтом, чтобы на листе помещалось больше текста, и стала распространять стихи и рассказы запрещенных поэтов и писателей.

Моня узнал о ней от знакомого, увидав у него в руках машинописный сборник каких-то стихов:

— Что это?

— Стихи Осипа Мандельштама.

— Мандельштама? Они же запрещены. Где ты достал?

— Секрет.

— Но не от меня же.

И по цепочке тех, кто передавал друг другу перепечатки, Моня дошел до Фриды Вигдоровой. Он принес ей несколько плохо напечатанных на отечественной машинке стихотворений Алеши со своими комментариями, без подписей, и через несколько дней получил от нее маленькую подшивку, всего четыре экземпляра.

— Сколько я вам должен? — спросил он.

— Я за это деньги не беру.

— Но я бы хотел отблагодарить вас.

— Тогда принесите мне хорошую бумагу, только тонкую, и копирку.

* * *

Самиздат с самого начала держался на отсутствии денежного интереса, люди тратили свой труд, свободное время, ночами выполняли работу, за которую ничего не получали, кроме возможных преследований. В этом был секрет малозаметного существования самиздата. Агенты КГБ его долго не замечали, считали, кому нужно перепечатывать и рисковать ради какой-нибудь ерунды? Ведь если есть знакомства или деньги, то же самое можно сделать в типографии. Но они не понимали, что именно индивидуальной ручной перепечаткой можно распространять то, что человеку интересно, ради чего он готов рисковать. Поэтому самиздат постепенно становился выразителем художественной, политической и общественной мысли.

Первым самиздатским литературным журналом был «Синтаксис», напечатанный в 1959 году в трехстах экземплярах. Редактором выступил А. Гинзбург (Алешин однофамилец). Самиздат стал широкой сетью с разветвленной структурой в Москве, Ленинграде, Новосибирске и особенно в Одессе. Там физик Петр Бутов и экономист Вячеслав Игрунов (оба одесские евреи) стали собирать подпольную библиотеку самиздата. Бутов был хранителем, ему важно было, чтобы литература сохранилась. Игрунов был сторонником распространения, он создал информационный центр. В середине 1960-х годов самиздат стал источником диссидентского мышления и значимым общественным явлением. В Одессе даже школьники стали создавать подпольные антисоветские кружки.

Из Одессы создатели самиздата установили контакты с другими городами — Симферополем, Николаевым, так сформировались филиалы библиотек. В них устраивали обмен самиздатскими книгами и давали возможность обменяться мнениями самим читателям. В Одессе занимались библиографической деятельностью, подготавливали тематическую картотеку по разным вопросам. Существовали также ленинградский архив и библиотека Маркова в Обнинске под Москвой.

Моня Гендель собирал и хранил в чулане на даче в Малаховке свои анекдоты, Алешины эпиграммы и все, от чего пахло антисоветчиной. Многое из собранного он раздавал своим соседям евреям, от них эти вещи расходились по всей стране. Вскоре Моня наладил связи с активистами евреями из Харькова и Одессы, у него там были родственники и приятели. Они тоже собирали и издавали все подпольное.

С типичным одесским акцентом они говорили:

— Так и что вы, Монечка, хотите, чтобы ваши хохмы и злободневные стихи прожили долгую жизнь? Так имейте в виду: без нас этого у вас не получится. Пройдет всего пара-тройка лет, и ваши стихи и хохмы потеряют свою остроту и ясность — люди перестанут понимать их значение. В России в прошлом веке были поэты, писавшие ой-ой какие острые политические эпиграммы. Но кто их помнит и понимает теперь? Азохен вэй. А вот наш самиздат может прожить долго, и стихи и хохмы в нем переживут нас.

Моня со смехом, копируя одесскую интонацию, пересказал это Алеше:

— Поэтому, Алешка, ты сочиняй, а я буду писать сопровождающие объяснения для одесситов. Когда-нибудь это может стать энциклопедией нашего сраного времени. Начнем прямо с так называемых советских «демократических» выборов, когда предлагается всего один кандидат. Вот мой анекдот: «Демократия началась с самого сотворения мира, когда бог в раю подвел к Адаму Еву и сказал ему: выбирай!»