Книга Похищение - Джоди Пиколт

Когда любишь человека больше, чем он тебя, то готова на что угодно, лишь бы склонить чашу весов в другую сторону. Ты одеваешься так, как нравится ему. Ты употребляешь его любимые выражения. Ты убеждена, что тебе нужно просто воссоздать себя в его образе — и тогда он возжелает тебя с той же силой, с какой ты желаешь его.

Возможно, ты лучше всех остальных поймешь, что произошло между мною и Чарли. Когда тебе постоянно твердят, что ты — это не ты, а кто-то другой, ты начинаешь в это верить. Ты живешь навязанной тебе жизнью. Но будь осторожна: маска, которую ты носишь, в любой момент может соскользнуть. И ты задумываешься, как он поступит, когда узнает правду. Ты знаешь, что он неизбежно будет в тебе разочарован.

Признаюсь, было время, когда я считала, что добилась от него достаточной любви. Тебе было всего полгодика, и я забеременела снова. Чарли сбегал с работы в обеденный перерыв и приходил домой, просто чтобы приложить ухо к моему животу. «Мэтью Мэтьюс, — примерял он имена, а я заливисто смеялась. — Банджо. Шестерня. Кортизон — Корт сокращенно». Он приносил мне чудесные гостинцы из аптеки: шоколадные батончики, масло какао, заколки для волос в виде бабочек.

На двадцать первой неделе оболочка плода разорвалась. Сам малыш был в идеальной форме — крохотный мальчишка размером с сердце взрослого человека. Я подхватила инфекцию, открылось кровотечение. Меня отвезли к гинекологу и удалили матку. Врачи говорили множество непонятных слов — «атония матки», «артериальное лигирование», «диссеминированная интраваскулярная коагуляция», — но я слышала лишь одно: у меня больше не будет детей. Пусть никто не говорил мне этого напрямую, но я знала, что виновата сама, что это во мне проснулся какой-то дремлющий порок. Выписавшись из больницы, я поняла, что Чарли тоже знает об этом. Он не мог смотреть мне в глаза. Старался как можно дольше задерживаться на работе. И забирал тебя с собой.

Я была не дура выпить еще до знакомства с твоим отцом, но я уверена, что в алкоголичку меня превратил тот выкидыш. Сначала я пила, чтобы не видеть упрека в глазах Чарлза. Потом пила, чтобы он понял, какое я ничтожество. Я пила, чтобы потерять способность чувствовать хоть что-то, а главное — его прикосновения. Наверное, я думала, что если сама заставлю его отдалиться, то он не сможет меня бросить.

Но прежде всего я пила потому, что это помогало мне почувствовать, как твой маленький братец плавает во мне, словно серебристая рыбка. Я слишком поздно поняла, что привязанность к утраченному ребенку может стоить мне ребенка, которого я родила.

Я сейчас уже не вспомню точный момент, когда решила развернуть свою жизнь на сто восемьдесят градусов, зато отчетливо помню, что меня подтолкнуло. Мне было страшно, что следователь, ведущий дело о твоей пропаже, позвонит сообщить мне новости, а я буду валяться в отключке. Или что ты — о чудо! — появишься на пороге, а я в это время буду бухать в каком-то кабаке. И мне по сей день больно признавать, что тебе пришлось исчезнуть, чтобы я нашла себя. Через два года после похищения я бросила пить — и с тех пор даже не притронулась к алкоголю.

Следователь, который вел твое дело, вышел на пенсию в тысяча девятьсот девяностом году и живет в плавучем доме в Лейк-Пауэлл. Он присылает рождественские открытки с фотографиями своей жены и себя. Это он позвонил мне сказать, что тебя нашли. Но еще до того как зазвонил телефон, я открыла лоток яиц — и все они оказались треснутыми. И я видела, как муравьи вырисовали твои инициалы на моем подъезде. Когда раздался звонок от детектива ЛеГранда, я уже знала, что он скажет.

Для себя в los naipas существует всего одно гадание — El Evangelio. Четырнадцатью картами нужно выложить контур Евангелия, а пятью — крест. Когда я впервые попробовала этот расклад, я только постигала премудрости гаданий. Потом я на много лет прекратила гадать, потому что Шут появлялся слишком часто и всегда — в самых неожиданных местах. Но после твоего исчезновения я гадала каждое воскресенье. И каждый раз в кресте появлялись два основных аркана. Четырнадцатый — Умеренность — велел мне воздерживаться от поспешных поступков, о последствиях которых я бы сожалела всю оставшуюся жизнь; пятнадцатый — Дьявол — уверял, что кто-то меня обманывает.

После звонка детектива ЛеГранда я разложила los naipas — пускай не воскресным вечером, пускай не в своем sanctuario, а просто на кухонном столе. Дьявол и Умеренность, как обычно, оказались в кресте. Но на сей раз там оказались еще две карты, которых я прежде не видела. Первая — Звезда, самая мощная карта в колоде Таро, которая нейтрализует все соседние. В соседстве с Дьяволом она означала, что мой давний враг скоро поплатится за свои прегрешения. Отныне твой отец бессилен.

Второй же незнакомой картой был туз жезлов — и даже самая неопытная bruja скажет тебе, что он сулит хаос.

Тебе достались мои волосы и моя улыбка. И упрямство мое ты тоже унаследовала. Мое ушедшее существо — я сама, только много лет назад — как будто взывало ко мне, тщилось предупредить о том, что уже не исправить.

Ты рассказала мне, что помнишь из своего детства, но не спросила, что помню я. Если бы я услышала этот вопрос, то ответила бы: «Все». Начиная с того момента, как ты явилась на свет и свернулась неподвижной улиткой у моей груди, которую скрывал застиранный больничный халат, и заканчивая тем последним поцелуем, когда Чарли забирал тебя на выходные. Это был небрежный поцелуй, я даже промазала и чмокнула воздух. Ведь я была уверена, что смогу коснуться твоей щеки еще тысячу раз.

После твоего исчезновения я поехала в Мексику повидаться с bruja, учившейся вместе с моей матерью. Она жила в коттедже с тремя голубыми игуанами, которые хозяйничали где им заблагорассудится и, по слухам, были когда-то людьми, но обидели эту женщину и жестоко за то поплатились. Я пришла к ней тринадцатого июня, на праздник Сан-Антонио де Падуа. В коридоре толпились страждущие и, чтобы скоротать время, обменивались своими невеселыми историями. Там была женщина, забывшая бабушкино бриллиантовое кольцо в туалете; старичок, потерявший купчую на дом; мальчишка с фотографией пропавшего пса и священник, переживший кризис веры. Я ждала молча, наблюдая, как рыжие петухи выклевывают остатки зерна из кукурузных початков, разбросанных по двору. Когда подошла моя очередь, я шагнула в sanctuario и вручила bruja обязательную статуэтку Сан-Антонио вместе с запиской, где указала свою потерю.

Она шепотом помолилась и, обернув статуэтку бумагой, перевязала ее красной лентой.

— Сто песо, — потребовала она.

Я расплатилась и поехала на север, пока не увидела первый водоем на своем пути. Остановившись, я бросила туда эту «посылку» и дождалась, пока она — по моим расчетам — опустилась на дно.

Сан-Антонио считается покровителем всего пропавшего. Сделай ему подношение в его праздник, и твоя пропажа вернется в течение года. Если она, конечно, не уничтожена полностью.

Я ездила к этой колдунье каждый год, пока она не умерла, и каждый раз просила об одном. И из года в год, не видя тебя, я не винила ни ее, ни самого святого. Я считала, что это моя вина, что я забыла что-то указать, что-то напутала в своем письме, увеличивавшемся из года в год. Первоначальный абзац превратился в стихотворение, а оно — в шедевральную поэму. Триста шестьдесят четыре дня в году я посвящала совершенствованию этой записки, которую в июне отвезу bruja, если ты до того времени не вернешься.