Книга Мой милый Фантомас (сборник) - Виктор Брусницин

Замечательная фигура возвышался, излишне клонился, пожимал руку неловко. Лоснился, сверкая искусственными зубами… Некий медийный живот шумел:

— Опа — а елочка-то, Петр Василич, знатная, таких на базарах не дают! Прикоммуниздил в недрах не иначе. Гы-гы-гы!

Пума уан, Пума ту (лесбиянка по слухам):

— Ирен, душка! Мню-мню-мню. Ты цветешь — нет, ты веешь. Нет, ты выглядишь безбожно невозможно. Постой, что за аромат? Э, подруга, ты получишь!

— Представляешь, Жорка у Люськи Стрельниковой — оприходовал Жанну, теперь она в фаворе.

— Иди ты! Во козел.

— Бентли Люське оставил.

— Законченный козлина!..

— Слышь, подруга, там что за клоунада стоит?

— Полная что ли, матрена? Петенькина то ли землячка, то ли родственница. Рядом, лоховастый который — ее муж, следак. С Урала, короче.

— Ну ваще-е! Петюня в своем репертуаре — электоратится.

Тащилин окучивал известного дельца Ю.Ю.:

— Уважаимейший, вы хотели пообщаться с Лолочкой. Мужайтесь, вам повезло — будет.

— Вы драгоценны, Петр Васильевич, с меня причитается.

— Уж попричитаете, не сомневайтесь.

Николь в обтягивающем платье неизвестного материала была архисексуальна, знала это и вдумчиво поглядывала на присутствующих, прогуливаясь медленно и томно. Пума По-слухам долго ее рассматривала, сделала заключение надрывно: «Нет, я не могу», — и умчалась в нужную комнату. Иначе говоря, контингенту набралось с гаком три десятка.

Ничего особенного вечеринка, естественно, из себя не представляла. Перло фальшивкой, не затертый еще телеведущий сообщил пару марципановых тостов, певица Лола часа полтора присутствовала и минут двадцать вживую, то есть гнусно, пела, упорхнув в итоге на очередную халяву вместе с Ю.Ю. Ублажали в музыкальном смысле нанайцы-клоны — из наличного состава был только Асимов в качестве подтверждения бренда (как знаем, таким методом совершался широкий охват). Работали, надо признать, на совесть. И… Принц Тарталья, Сергей, бишь его, Гардей. Наличие последнего отчего-то привело сыщика в пессимизм, притом что певец лоснился лицом, был статен, ухожен и говорлив.

Все с нетерпением ждали скорей не самих миллениум-чудес, обещанных Тащилиным, а того, что после них можно будет по-настоящему нагваздаться и наконец-то облапаться с Новым сулящим-ничего-кроме годом.

Таки относительно удивиться — не то слово. Что-то к полночи приближалось, Андрей преспокойно жевал некую экзотическую наличность, если не хмуро, то без пиетета разглядывая осененные печатью экрана лица (случился человек махровым совком; казалось, ему-то как раз следовало иметь зуб — что ж, русскому свойственно любить свои цепи). Взгляд скользнул по индивидууму, стоящему в глубинке рядом с Тащилиным. Невзрачный, тщедушный — Петр, будучи не запоминающегося роста, казалось, возвышался, внушая что-то субтильному спокойно и навязчиво. Соловьеву Петя порядочно надоел, он сдвинул глаза, как от пустого места. Не тут-то было, селезенка екнула. Андрея обожгло недоброе предчувствие, он возвратил взгляд… Рядом с Тащилиным располагался Герасим. Собственной персоной.

Помним, что Андрей Павлович не застал Герасима живым, но он дотошно разглядел карточку, собственно, продолжительное время носил с собой. Соловьев был ошеломлен недолго — взбунтовалась вся желчь: разжиженный мучительными размышлениями мозг, немощные от невостребованности мускулы, ухайдаканная судьба. Он тронулся свирепой походкой к парочке. Ровно на пятом шагу пришло наитие.

— Здравствуйте, — произнес напористо, — вы, конечно, сын Маши Боковой. Я неплохо знаю вашу маму.

Тащилин гранитно улыбнулся, повернув лицо к Соловьеву, через секунду глядел на предыдущего собеседника:

— Вот и наш друг Андрей Павлович. Знаменитый следователь (сарказм вопил) — чего ты хочешь, разоблачает только так. — Взгляд перешел на Соловьева. — Ты не ошибся. Сергей… — брови сошлись, снова Петр смотрел на новичка, — Сергеевич, кажется?

Молодой человек (тридцать два года, профессионально отметил Соловьев) учтиво поклонился Андрею.

— Да. Я о вас наслышан. Впрочем, не от мамы.

— От кого же?

— От Петр Василича.

— Воображаю, — ядовито произнес Соловьев. — А вот меня не посвятили. Каким, позвольте спросить, жребием?

— Петр Васильевич пригласил. Мы пару лет назад познакомились.

— Не знал, что Петр Васильевич бывает в Екатеринбурге.

— Мы с матушкой на Кубани живем, в станице.

— А давайте-ка мы втроем обмакнем, — предложил Тащилин.

Двинулись организовать мероприятие.

— Отчего было не сказать. Всё игры играешь, — капризно на грани злобы выдавил Андрей из-за плеча закадычного.

— Всего не скажешь, — пасмурно пояснил Тащилин. — И вообще, смотреть доходчивей.

— А может нюхать?…

Петр Васильевич чуть возвысил свое виски (Соловьев принципиально хлебал водку):

— Ну что, с некоторых пор я отношусь к цифири серьезно. Стало быть, переступили тысячку, единица и три нуля, да еще двойную — знаменательно. Будем действовать. За-то-что.

Поступили. Взгляд Тащилина отвлекся, некий мужественный нувориш назойливо наседал на Николь, непрерывно заговаривая, делал попытки подержаться за локоть женщины (Пума По-слухам непременно терлась подле). Дама весело и деловито отстраняла принадлежность, при этом внимательно выслушивала излияния приверженца.

— Вот что, вы потолкуйте, я отлучусь, — известил Петр и удалился.

— Рассказывай, — немедля приказал Соловьев.

— Я мало что понимаю, — механическим тоном отозвался Герасим.

— Это мало я и выслушаю. Отвечай как на духу, зачем ты Петьке понадобился!

— Я не понадобился. У мамы рак обнаружился, он денег дал на лечение. Ну и меня обещал с людьми познакомить.

— Да откуда он вас нашел? Причем здесь Кубань?

— Как откуда? Дядя Петя — родственник, они с мамой переписывались.

Относительно не удивляться помните? Или как-то забылось невзначай? Андрей Павлович понял, выпить некоторое кол-во в который раз — в самый раз. Оказался очень прав, поскольку после выпитой собеседник обидчиво признался:

— А вы что думаете, у вас рака нет? Еще какой. Селезенки, во второй стадии.

— Ты чего, прохвост, мелешь! — ощетинился Андрей. — Я тебе покажу рака.

— И Аленка ваша недаром ногу сломала, я все про вас знаю.

— Убью, гад, — душевно посулил Соловьев.

— Вы еще не знаете, на какие фокусы я способен. Хотите отгадаю, сколько у вас в левом кармане денег?

— Не хочу… Ну сколько, — озадачился бывший сыщик.

— Нисколечко. А в правом — триста семьдесят восемь рэ вынь да положь.