Книга Последний венецианский дож. Итальянское Движение в лицах - Лев Мечников

В таких-то обстоятельствах выступил Раттацци с своим примирительным влиянием. Дело было нелегкое. Ломбардцы стояли крепко; мало того, в Милане с каждым днем приобретала все более и более силы партия, считавшая гораздо выгоднее присоединиться к римскому триумвирату, или к венецианской республике, чем к Пьемонту. Раттацци был назначен в совет, который решал вопрос. Испуганные ходом дела, товарищи вверились ему совершенно. Среднего выхода не было; Раттацци решился выбрать из двух зол меньшее, из опасностей – слабейшую. Рассчитывая на любовь к порядку туринского населения, на его отвращение к уличным вымогательствам, он решился исполнить требование ломбардцев. Ответственность Раттацци принял на себя, и совет подписал закон в пользу ломбардцев. Расчет Раттацци оказался очень верен. Пинелли[177], тоже адвокат, давнишний, еще судебный враг Раттацци, потом его постоянный политический противник, в ту минуту один из коноводов муниципальной партии, ответил оскорбительной для джунты, и в особенности для Раттацци, брошюрой. «Гг. советники», говорил он в заключение: «не хочу клеветать на вас; готов верить, что вы не изменили присяге государству и королю, но не могу признавать вас ни государственными людьми, ни политическими деятелями, понимающими нужды и пользу отечества».

Брошюра разошлась в Турине в большом количестве экземпляров, но тем и кончилась оппозиция муниципальной партии. Кавур отстал от нее, туринские жители сочли за лучшее поверить красноречию Раттацци, так как иначе приходилось взяться за оружие. В парламенте закон был принят большинством, и дело кончилось мирно.

Эта кабинетная война, без сомнения, самый важный эпизод из первоначальной политической жизни и самого Раттацци, и субальпийского парламента, открыла командору широкую дорогу. Раттацци был предложен портфель народного просвещения, единственный, случившийся тогда вакантным, который Раттацци и принял. Министерство держалось, впрочем, недолго: поражение сардинцев под Кустоцой и перемирие в Саласко[178] дали новое значение консервативной партии. Карл-Альберт не считал, однако, себя побежденным и воспользовался перемирием для того чтобы собраться на весну с силами для новых попыток против Австрии. С началом зимы парламентская оппозиция приобрела уже достаточный вес. Раттацци был одним из ее вожатых. В январе 1849 г. попробовали преобразовать министерство в духе крайней левой партии. Кандидатом с ее стороны был Раттацци, консерваторы предлагали Джакомо Дурандо[179]. Большинство оказалось в пользу последнего, но разница голосов была незначительна, и несколько дней спустя, министерство «посредничества и необходимости», как его называли, пало. Оппозиция, став положительной силой, поручила состав нового кабинета Винченцо Джоберти, и одним из первых вошел в него Раттацци.

Назначение Джоберти было уступкой Пьемонта настроению умов остальной Италии. После перемирия Саласко, многое изменилось; движение приняло иной характер. Первенство Пьемонта несколько поколебалось влиянием мадзиниевского триумвирата и Гарибальди в Риме, и Манина в Венеции. В Неаполе, Фердинанд II явно ждал лишь случая переменить политику; в Тоскане, хотя Леопольд II и оставался верен своим утешительным обещаниям, однако все более и более значения приобретал Гверраци. Чтоб избежать всякой внутренней вражды, которая была бы гибельна и для Пьемонта, и для всей Италии, решились прибегнуть к содействию везде популярной партии Джоберти. Но и новое министерство оказалось непрочным. При том усиленном волнении партий, которое впоследствии ускорило поражение Карла-Альберта и дальнейшие победы австрийцев, не могло быть ничего твердого. Ввиду успехов демократии Леопольд оставил Флоренцию, и Гверраци остался во главе временного правительства, место которого скоро занял триумвират, состоявший из него же, Монтанелли и Маццони. Тоскана сделалась новым центром движения. Можно было опасаться, что Пьемонт потеряет то первенство, на которое он имел полное право, начав дело и вынесши почти на себе одном все тяжести войны прошлого года. Джоберти был готов послать помощь Леопольду против тосканцев, забывая, что это повело бы к усобице, в то время как единство и согласие были всего нужнее для Италии и когда сам он объявил, что военные действия против Австрии должны начаться немедленно по окончании перемирия. Он распорядился отправлением войска в Ливорно, но палата единодушно воспротивилась этому. Джоберти подал в отставку; Раттацци и все члены кабинета последовали его примеру. Карл-Альберт поручил составление нового кабинета Раттацци. Он не отказался, и это дало повод к разнообразным толкам насчет искренности его отношений к павшему министерству. Никакая человеческая сила не могла тогда удержать или изменить по-своему ход обстоятельств. Вся Италия требовала войны; да и без этого война была неизбежна. Еще за несколько месяцев перед тем, бывший тогда министром Перрон так изображал положение Италии английскому и французскому посланникам: «Мы должны приготовиться к большей катастрофе, чем мартовские события прошлого года. Правительство не может избегнуть кризиса, не подвергаясь само всякого рода опасностям».

Вскоре после этой ноты, в палате был поднят вопрос о войне по поводу пылкой речи депутата Буффа[180]: самые робкие выказали тут воинственное расположение. Граф Кавур, бывший тогда во главе умеренных, прямо говорил, что война неизбежна. Военный министр Дабормида[181] уверял, что войско совершенно оправилось от предшествовавшего перемирию поражения. Министр внутренних дел, Пинелли, враг Раттацци, отвергал примирительные попытки Франции и Англии. «Примирения быть не может, доказывал он: потому что Австрия отказалась дать прямой и удовлетворительный ответ на наши предложения; потому что условия перемирия были самые незаконные и приняты только по необходимости и на время; потому, наконец, что мира не хочет Италия!»

Раттацци понимал положение Италии. Это было ни война, на мир. Не было надежд и тревожных ожиданий военного времени, но Пьемонт нес на себе всю тяжесть последствий недавней кампании. Лучшие силы народа гибли в бездействии и в пустых волнениях; торговля остановилась, промышленность также, а финансы были обременены военными расходами, Между тем, ломбардские эмигранты разжигали народный энтузиазм жалобами на австрийское иго, и требовали войны во что бы то ни стало. Сам король-мученик, как звали Карла-Альберта, высказал в порыве рыцарского увлеченья, что всякое замедление будет предательством относительно угнетенной провинции.

В Тоскане и Риме делались грозные приготовления. «Решайтесь, пожалуй, на мир, мы избираем войну», писал в парламент триумвир Брофферио. Такой лаконизм был многозначителен. Малейшая проволочка грозила решительным ударом первенству Пьемонта. Умеренное парламентское большинство единодушно подало голос за войну. Когда, всеобщей подачей голосов, спросили мнение населения, нация отвечала королю следующим адресом: «Да подкрепит вас, государь, всеобщая преданность. Смело примите войну. Мы к ней готовы. Доверьтесь нашему оружию и святости вашего предприятия».