Книга Отпуск по ранению - Вячеслав Кондратьев

Володька, глядя на эту предотъездную суету, на страдальческие лица Юлькиных родителей, на муку в их глазах, почему-то вспомнил очередь к штабу полка, в которой они стояли с докладными в руках, возбужденные, гордые своими решениями, полные ощущения своей значительности, совсем не думая о том, что где-то далеко их матери молят Бога, молят судьбу, чтоб остались их сыновья на Дальнем Востоке и война прошла бы для них мимо…

Тем временем Юлькин отец, разлив водку, протягивал неверной от волнения рукой рюмки и, видимо будучи не в силах ничего говорить, приглашал жестом присесть всех перед дорогой. Они присели на разбросанные по комнате стулья, молча выпили по маленькой рюмке теплой противной водки и поднялись. Володька, взяв Юлькин чемоданчик, вышел в коридор и уже оттуда услышал, как заголосила ее мать, как выдавливал из себя какие-то прощальные слова ее отец…

Призывной пункт в Останкине они нашли сразу: около него толпились девчушки – и красивые, и не очень, высокие и маленькие, худенькие и полненькие (таких меньше), но все до невозможности молоденькие, совсем-совсем девчонки. Одеты они были во все старенькое, так как знали, что одежду эту отберут и дадут военное. В руках у всех маленькие чемоданчики или вещмешки. Все были коротко острижены, как и Юлька, и только одна высокая вальяжная блондинка не смогла расстаться со своей роскошной, в руку толщиной косой. И провожали их только матери или младшие сестры и братья.

Стоял нервный шепотливый гомон. Матери что-то говорили им напоследок, давали какие-то наказы или напутствия, а девчонки почти беззвучно шептали в ответ: "Да, мама… Хорошо, мама… Конечно, мама…"

На Володьку посматривали – он был единственный мужчина из провожающих, да еще раненый, с фронта, на который скоро попадут и они, эти глупые девчушки. И слышалось: "Видать, только приехал – и сразу на проводы попал… Вот не повезло парню… А может, брат? Да нет, не похожи вроде…"

Из одноэтажного деревянного домика, где располагался призывной пункт, вышел немолодой старший лейтенант. Володька бросил руку к шапке, тот ответил на приветствие, обвел всех усталым, сочувственным взглядом и вытащил список.

– Ну вот, девчата… Надо построиться, – начал он. – Буду выкликать фамилии, отвечайте – "я". Поняли?

Девушки стали неумело строиться. Было их человек пятнадцать.

– Абрамова Таня…

– Я!

– Большакова Зина…

– Я!

Так выкликнул он все пятнадцать фамилий. Все были на месте. Все ответили – "я", кто смело и громко, кто тихо и неуверенно, а кто и с легкой дрожью в голосе.

– А теперь, девушки, попрощайтесь со своими родными и проходите.

Юля сразу же ткнулась холодными губами в Володькино лицо и, круто повернувшись, пошла в дом. Только перед дверью приостановилась, махнула ему рукой и улыбнулась. Улыбка была вымученной и жалкой.

Тем временем за Володькиной спиной слышались материнские причитания:

– Как же ты будешь там, девонька? Господи…

– Пиши. Как можно чаще пиши. Как время выдастся, так и пиши…

– Мужикам-то не особенно верь…

– Бог ты мой, как же отцу твоему пропишу про это? Береги себя, девочка… Прошу тебя, береги…

Раздавались всхлипы, рыдания… У Володьки придавило грудь, и он начал кашлять. "Ну, какие дурешки, какие дурешки", – думал он, и было ему и жалко их всех, в том числе и Юльку, до невозможности, и зло брало за глупость их, наивность.

– Куда их, старшой? – подошел он к старшему лейтенанту. – Понимаешь, только вчера с фронта, и вот… выкинула номер моя.

– Не беспокойся, – улыбнулся тот. – В Москве пока будут. Запасной полк связи на Матросской Тишине. Знаешь, недалеко от Сокольников?

– Знаю, конечно, – обрадовался Володька.

– Сам-то надолго?

– А хрен его знает. Не был еще на комиссии. Думаю, месяц, полтора…

– Ну, а их пока обучат, пока присягу примут, пятое-десятое, и больше пройдет. Так что не теряйся, когда в увольнение прибегать будет, – подмигнул старший лейтенант.

– Будь спок, не растеряюсь, – в тон ответил Володька, а у самого ныло в душе.

Постоял он еще немного вместе с плачущими матерями, искурил папиросу, а потом медленно пошел вдоль трамвайной линии. Перед глазами все еще стояла вымученная, жалкая Юлина улыбка, не очень-то его успокоило то, что Юлька будет пока в Москве. Все равно же впереди фронт.

Выйдя на Ярославское шоссе, он стал подниматься в гору, и тут бросилась ему в глаза огромная очередь около продмага, но тянущаяся не из дверей, а со двора, и было в ней, в этой очереди, порядочно мужичков, что удивило Володьку.

– За чем очередь? – поинтересовался он.

– Водку без талонов дают.

– А сколько она стоит без талонов?

– Вы что, с неба свалились? – обернулась женщина. – Ах, простите, вы, наверное, недавно в Москве, тридцать рублей бутылка.

– Дешевка! – поразился Володька. – Я в деревнях за самогон пятьсот платил.

– Так на рынке у нас столько же берут. Мы стоим-то, думаете, чтоб выпить? Нет. Ну, мужики, те, конечно, в себя вольют, а мы, женщины, только посмотрим – и на рынок…

– Пожалуй, я встану, – решил он, тем более что до встречи с Сергеем оставалось еще два часа.

– Так вас, раненых да инвалидов, через пять человек ставят. Идите вперед, как увидите калеку какого, отсчитывайте от него пять человек и становитесь… Привыкли, наверное, на фронте к наркомовским граммам? – добавила женщина.

– Не очень-то, – ответил он и пошел вперед.

Очередь была длинная, но инвалидов стояло только трое – двое на костылях, один с рукой на черной косынке. За ним-то и стал Володька отсчитывать пять человек. Очередь не очень-то охотно, но потеснилась, пропустив его.

– Наши-то уже головы сложили, а эти отвоевались, живыми вышли, а все им льготы разные, – проворчала одна женщина в черном платке, но на нее зашикали:

– И не стыдно тебе? Кому пожалела? Им-то теперь забыться надо хоть на миг, отойти мыслями от войны этой проклятой…

– Я, бабоньки, не отвоевался, – сказал Володька, перейдя на армейский говорок. – Я на месяцок только. И обратно – добивать фрица.

– Ну вот, в отпуске человек, а ты…

Женщина в платке потупилась и замолкла, но тут вступил пожилой мужчина:

– Добивать, говоришь? Что-то не больно вы его бьете, солдатики. Пока он вас кроет.

– Ну, ну, разговорчики, – подошел инвалид с рукой на косынке, а потом обратился к Володьке: – Давно, браток, с фронта?

– Только вчера прибыл, – ответил Володька.

– Слыхала, язва? Человек, можно сказать, только из боя вышел, а ты хвост поднимаешь. На кого? – набросился он на бабу в платке. – Небось для спекуляции за водкой-то стоишь?