Книга Остров в глубинах моря - Исабель Альенде

Они осторожно поднялись и перешагнули через Мориса. Гамбо снова взял свой нож и заложил его за полосу козьей шкуры, которой был опоясан, а она между тем накрыла детей москитной сеткой. Тете показала ему жестом, чтобы он подождал, и вышла проверить, в своей ли спальне хозяин, которого она оставила там всего пару часов назад, потом задула в коридоре лампу и вернулась за своим любовником. На ощупь она повела его в другой конец дома — в комнату своей сумасшедшей хозяйки, пустующую со времени ее смерти.

Слившись в объятиях, они упали на матрас, подпорченный влажностью и забвением, и любили друг друга в темноте и полной тишине, задыхаясь от невысказанных слов и возгласов наслаждения, таявших во вздохах. Во время их разлуки Гамбо в лагере отводил душу и с другими женщинами, но ему так и не удалось обмануть жажду неутоленной любви. Ему было семнадцать, и он жил, терзаемый пламенем неотступного желания любви Зарите. Он запомнил ее высокой, обильной, щедрой, но она оказалась ниже его, а эти груди, которые раньше представлялись ему огромными, теперь запросто помещались в его ладонях. Зарите под ним превращалась в пену. В спешке и алчности столь долго сдерживаемой любви ему даже не удалось войти в нее, как внезапно в одно мгновение вся его жизнь вышла наружу в одном мощном содрогании. И он погрузился в пустоту, пока дыхание Зарите, обдающее его ухо жаром, не возвратило его в комнату безумной хозяйки. Она принялась ласкать его, похлопывая по спине, как всегда поступала с Морисом, чтобы утешить малыша. А когда почувствовала, что он начинает оживать, перевернула его в постели, придавив одной рукой его живот, а другой, помогая себе искусанными губами и алчущим языком, массировала и лизала, поднимая его к самым небесам, где он вновь затерялся в мелькающих звездах любви. Той самой, о которой он мечтал каждое мгновение своего отдыха, и во время каждой передышки в бою, и каждый день на рассвете, встреченном в тысячелетних туманных расщелинах касиков, где столько раз ему приходилось стоять на страже. Неспособный сдерживаться дольше, юноша приподнял ее за талию, и она уселась на него верхом, нанизываясь на этот горящий член, которого так страстно желала, наклоняясь вперед, чтобы покрыть поцелуями его лицо, облизать уши, коснуться его сосками, чтобы качаться, как на качелях, на его потерявших чувствительность ногах, крепко сжимая его бедрами амазонки, извиваясь волнами, подобно морскому угрю на песчаном морском дне. Так они любили друг друга, словно в первый и одновременно последний раз, изобретая все новые па этого старинного танца. Воздух в комнате наполнился запахом семени и пота, впитав в себя благоразумное насилие наслаждения и надрывность любви, насытился приглушенными стонами, подавленным смехом, отчаянными атаками и предсмертными хрипами, которые тут же оборачивались веселыми поцелуями. Возможно, они и не делали ничего такого, что не было уже опробовано другими, но заниматься любовью любя — это совсем другое дело.

Устав от счастья, они заснули в тесном переплетении рук и ног, измученные тяжелой духотой июльской ночи. Через несколько минут Гамбо проснулся в тревоге оттого, что настолько утратил осторожность, но, почувствовав рядом с собой оставшуюся в одиночестве женщину, тихо посапывающую во сне, он принялся осторожно, стараясь не разбудить, ощупывать ее, чтобы узнать о происшедших с этим телом изменениях, ведь, когда он уходил, оно было искажено беременностью. В груди все еще было молоко, но она уже стала мягче, с вытянутыми сосками, талия показалась ему очень тонкой, ведь он не помнил, какой она была до беременности, а живот, бедра, ягодицы и ляжки были воплощением роскоши и плавности. Запах Тете тоже изменился: теперь она пахла уже не мылом, а молоком и в тот момент источала еще их общий запах. Он зарылся носом в ее волосы на шее, ощутив ток крови по венам, ритм ее дыхания, стук сердца. Тете с довольным вздохом вытянулась. Ей снился Гамбо, и хватило одного мгновения, чтобы осознать, что они и вправду вместе и ей вовсе не нужно его выдумывать.

— А я пришел за тобой, Зарите. Нам пора уходить, — шепнул ей Гамбо.

Он рассказал, что раньше прийти никак не мог, потому что ему было некуда забрать ее, но больше ждать было нельзя. Он не знал, смогут ли белые подавить восстание, но для этого им явно придется убить всех негров до самого последнего, прежде чем объявить о своей победе. Никто из восставших не был расположен вернуться в рабство. Смерть гуляла по острову свободно и подкарауливала свои жертвы. Не было ни одного безопасного уголка, но худшим злом, чем страх и война, была разлука. Он рассказал ей, что не верит вождям, даже Туссену, и что он ничего им не должен и думает бороться по-своему, переходя из лагеря в лагерь, или дезертировать, там уж видно будет. Какое-то время жить вместе они могли бы в его лагере, сказал он; у него уже построена хижина-навес, айупа, сооружение из палок и пальмовых листьев, а еды им хватит. Он не мог предложить ей ничего, кроме нелегкой жизни, а она привыкла к удобствам дома белого человека, но она ни за что не раскается, потому что, когда ты попробовал свободы, назад вернуться уже не можешь. И почувствовал горячие слезы на лице Тете.

— Я не могу оставить детей, Гамбо, — сказала она в ответ.

— Мы возьмем с собой моего ребенка.

— Это девочка, ее зовут Розеттой, и она не твоя дочка, она дочь хозяина.

Гамбо поднялся в изумлении. Все эти полтора года он думал о своем сыне, черном мальчике по имени Оноре, ему и в голову не могло прийти, что есть альтернатива: что это мулатка и она дочь хозяина.

— Мы не можем взять с собой Мориса, ведь он белый, и Розетту не можем, она слишком мала, чтобы подвергать ее таким тяготам, — пояснила Тете.

— Ты должна пойти со мной, Зарите. И именно сейчас, сегодня ночью: завтра будет уже поздно. Эти ребятишки — дети белого. Забудь о них. Думай о нас и детях, которые будут у нас с тобой, подумай о свободе.

— А почему завтра будет поздно? — спросила она, утирая слезы тыльной стороной ладони.

— Потому что на плантацию нападут. Эта плантация — последняя, остальные уже разорены.

Только тогда она поняла масштабы того, о чем просит ее Гамбо: речь шла не только о том, чтобы расстаться с детьми, а чтобы бросить их, предоставив ужасной участи. Ее охватила ярость — той же силы, что и страсть, владевшая ею всего несколько минут назад: никогда она их не бросит, ни ради него, ни ради свободы. Гамбо прижал ее к груди, словно хотел поднять и унести. Он сказал, что Морис в любом случае погибнет, а вот Розетту в лагере смогли бы принять, если только она не слишком светлокожая.

— Ни тот, ни другая не сможет выжить в лагере, Гамбо. Единственный способ спасти их — сделать так, чтобы их забрал хозяин. Я уверена, что Мориса он будет защищать даже ценой своей жизни, а вот Розетту — нет.

— Для этого нет времени. Твой хозяин уже труп, Зарите, — ответил он.

— Если умрет он, умрут и дети. Нам нужно всех троих вытащить из Сен-Лазара еще до рассвета. Если ты не хочешь мне помочь, я сделаю это сама, — решила Тете, натягивая рубашку в темноте.

План ее был по-детски бесхитростен, но она изложила его с такой решимостью, что Гамбо в конце концов сдался. Он не мог заставить ее уйти с ним, но не мог и оставить на плантации. Он знал местность, умел скрываться, мог передвигаться по ночам, избегать опасностей и защищаться, а она — нет.