Книга Жребий вечности - Богдан Сушинский

– Именно так. Для подводника «корова», как для священника – Богоматерь.

– Не прерывайте, когда с вами говорит старший по чину, – буквально прорычал Родль. – А тем более – не богохульствуйте.

– До выхода в море ни один член команды не должен знать, куда именно следует их судно. Если же вы проболтаетесь, капитан-лейтенант, я лично вздерну вас на флагштоке, прямо у пирса. Вопросы, капитан-лейтенант, есть?

– Высадка агентов – это понятно. Но если уж я буду рейдировать у берегов США, так, может быть, ворваться в один из портов или хотя бы пройтись по рейду да хорошенько попиратствовать там во славу германского флота?

– Никакого пиратствования! – взорвался Родль. – Вы ведь слышали приказ!

– Я не настаиваю. Но все, что я делаю, я делаю во имя Германии. Гросс-адмирал Редер, который очень боялся войны, после вторжения в Польшу заявил фюреру: «Наш флот к борьбе с английским флотом не готов! Если завтра начнется война с Англией, нашему надводному флоту не остается ничего другого, как только демонстрировать, что он может доблестно умирать»[36]. За что фюрер и уволил его. Но, заметьте, Редер говорил о надводном флоте, в то время как фюрер всю надежду возлагал на свой подводный флот. Не зря же еще тогда он назвал своего любимца Деница «фюрером подводных лодок».

– Поскольку цель операции вам ясна, – с трудом дождался Скорцени, когда он умолкнет, – и вопросов ко мне нет, мы с вами расстаемся. – И приказал Родлю остановить машину. – Если вы, капитан-лейтенант, понадобитесь, вас разыщут.

Хотя Родль остановился у одного из перекрестков, на котором Штанге мог воспользоваться такси или городским автобусом, однако выходить капитан-лейтенант не торопился.

– Может, вам и не понравилось мое предложение, – не скрывая обиды, проговорил он, – однако вы должны знать: все, что делает капитан-лейтенант Штанге, он делает смело и умиротворенно, исключительно во имя Германии.

– Все, что от вас требуется сделать сейчас во имя Германии, так это умолкнуть. Ибо ничто не ценится в нашем Тысячелетнем рейхе так высоко и дорого, как молчание, – проговорил Скорцени, не поворачивая головы. – Кстати, кем вы были до того, как попасть на флот?

– Гробовщиком, – медленно проговорил Штанге, выбираясь из салона машины с таким трудом, словно после гибели субмарины протискивался через торпедный аппарат.

Скорцени и Родль переглянулись и вместе повернулись так, чтобы видеть капитан-лейтенанта.

– Ничего, я привык, – успокоил их Штанге. – Когда я называю свою мирную профессию, все реагируют точно так же. Мой отец был владельцем похоронной конторы, располагавшейся прямо у порта. Хоронить нам приходилось в основном моряков. Да еще утопленников. В юности я работал у него гробовщиком и в то же время – обрядным распорядителем, то есть организовывал похоронные обряды, если, конечно, случались богатые покойники. Но всегда хотел быть подводником. Между гробом и субмариной, господа из СД, есть что-то очень близкое, породненное. Мне частенько приходилось подменять сторожа нашей конторы, и тогда я, как и он, спал в одном из свежих гробов. Знали бы вы, какие умиротворенные, сладостные сны виделись мне тогда!

Он хлопнул дверцей и пошел по движению машины, а Родль и Скорцени, не решаясь больше встречаться взглядами, очумело смотрели ему вслед.

– Где вы нашили этого гробокопателя, Родль? – едва слышно проговорил штурмбаннфюрер. – Где вы его, черт возьми, нашли?!

– В балтийской стае Деница.

– Кому пришло в голову перебрасывать моих агентов через океан на плавающем гробу этого кретина?

– Ему же, «фюреру подводных лодок» Деницу, – кому же еще? Он лично подбирал. По просьбе Кальтенбруннера.

– Но такой выбор следует расценивать как издевательство. Ни для кого не секрет, что Дениц давно терпеть не может Брауна, с его вечно недоделанными ракетами, справедливо считая, что они там, в своем Пенемюнде, сжигают на стартовых площадках те миллионы марок, которые фюрер должен был бы выделить для подводного флота.

Вместо ответа Родль повел подбородком, предупреждая, что к машине кто-то приближается. Это возвращался капитан-лейтенант Штанге.

– Только не вздумайте отказываться от моей субмарины, ссылаясь на мою бывшую профессию, – мило улыбнулся он, открыв дверцу со стороны обер-диверсанта рейха.

– Убирайтесь к черту, Штанге, – умоляющим голосом проговорил Скорцени.

– И никогда не ссорьтесь с гробовщиками, это страшная примета.

– Еще одно слово, и я пристрелю вас, Штанге. От субмарины мы не откажемся, только поведет ее другой командир. Другой, понимаете?

– Как это ни странно, – не обратил никакого внимания на его слова капитан-лейтенант, – гробовщики, если только они не нарушают известные им заповеди, – на удивление везучие люди и почти никогда не погибают, а умирают только своей смертью, без болезней и мучений, вполне умиротворенно.

– На вас эта традиция не распространяется, капитан-лейтенант, – ожесточенно повертел головой Родль, зная нрав своего шефа.

– Это высшие силы, – как ни в чем не бывало продолжил Штанге, – наделили нас такой привилегией, которую мой отец называл «могильной привилегией гробовщика».

Высказав все, что у него было на душе, капитан-лейтенант не стал дожидаться реакции эсэсовцев, а вежливо, почти с нежностью, прикрыл дверцу и спокойно, «умиротворенно», удалился.

«…Разве что позвонить Неземной Марии? – подумалось Скорцени. Очень уж ему не нравилась эта история с субмаринником-гробовщиком. После всего того, что ему пришлось наблюдать во время «сеанса с богами» в часовне крестоносцев и слышать из уст унтер-офицера Первой мировой, он становился суеверным. – Интересно, что бы она по этому поводу сказала?»

– А что, может быть, так оно и есть на самом деле, что именно гробовщики – самые везучие? – философски рассудил Родль. – Представляю, как спокойно и умиротворенно плавается морякам этой субмарины, знающим, что на капитанском мостике стоит лучший гробовщик Германии.

26

Войска Африканского корпуса Роммеля, как и другие потрепанные в боях и походах германские и итальянские части, уже не в состоянии были сдерживать натиск англичан и отходили к северному побережью Туниса, к заливу Хаммамета, к мысу Эт-Тиб, к руинам Карфагена.

– Мало того, что нас прижали к морским берегам, так здесь мы еще и окончательно потеряем своих союзников-итальяшек, – ворчал адъютант фельдмаршала полковник Герлиц, помогая командующему поудобнее расположиться в его новом кабинете, в примитивном по своей архитектуре дворце какого-то местного шейха, благоразумно сбежавшего в немыслимо спокойную, мирную Португалию.

– Ну почему же, итальянцы пока что сражаются, – возразил Роммель, внимательно осматривая свой походный письменный стол, который штабные тыловики так и возили по пустыне под усиленной охраной набитым всевозможными бумагами и с фронтовым дневником в верхнем правом ящике. – Воюют они, конечно, плохо, но чего стоило ожидать от итальянцев? По крайней мере, один полк итальянской пехоты в районе Кассерина нашими танкистами был замечен.