Книга Жизнью смерть поправ - Геннадий Ананьев

Следователь жестом остановил сопровождавшего, который хотел постучать в дверь.

– Спасибо, я сам. Задерживать не смею.

Войдя в кабинет, обрадованно заявил, что с удовольствием присоединится к кофепитию.

Только сделавши несколько глотков, рассказал о себе: он действительно из Москвы и действительно следователь, имеет задание руководства следственного отдела ФСБ разоблачить всех участников организованной преступной группы.

– Всех до одного, невзирая на чины. Но начну следствие, как возникнет существенная зацепка, от которой можно плясать. Полномочия мои широкие. Теперь же я – следователь по выяснению вашего, Илья Петрович, поступка в годы борьбы с бандеровским бандподпольем, – поднял ладонь, предупреждая возмущение ветерана. – Ведется работа по восстановлению справедливости. Цель: ходатайствовать о награждении вас за прошлый подвиг орденом Славы первой степени. Прошу сведения эти не озвучивать ни в коем случае, ибо это может свести на нет задуманное вашим губернатором. И еще… Допрос преступника со стажем не может длиться менее пары часов, и предлагаю провести эти часы в интересной беседе, начало которой положит Илья Петрович.

– О чем? Не хочется вспоминать, как ловко окрутил простодушных колхозников мироед…

– Верно. Не ко времени это. Во всем разберется следствие. Вспомните о своих подвигах.

– Он уже рассказал, за что награжден орденом Красного Знамени. Всего пару фраз…

– Ладно, – скупо улыбнулся Илья Петрович. – Подробней так подробней. Расскажу о том, за что получил третью степень ордена Славы…

– Немцы, скажу я вами, умели воевать. Нет, не храбры они, но умелы были и хорошо вооружены. Отступая, оборонялись крепко. А мы гневом кипели. Насмотрелись, как они свой «новый порядок» на нашей земле устанавливали. Наступала наша армия вроде бы успешно, но уперлась в глубоко эшелонированную оборону. Перед полком нашим тоже укрепрайон фашистский. А дальше – большое село. Чешутся у нас руки, понимаем, что изгаляются над нашими женщинами фрицы, а мужчин постреляли, но желание – желанием, а приказа на прорыв нет. Понимали умом, что подтягиваются силы, прорабатывается план прорыва, чтоб не с бухты-барахты, но осуждали все же командиров за медлительность…

Телефонный звонок прервал рассказ ветерана. Долго слушал начальник, что ему говорили, и сосредоточенное лицо его менялось на довольное. Ответил наконец:

– Все понял. Только я предвидел такой оборот событий и проинструктировал уже предварительно. Получив доклад, строго предупрежу об личной ответственности.

Следователь и Илья Петрович ожидали пересказа разговора, ибо, как было понятно, речь шла о разворачивавшейся игре, но начальник лишь извинился, что вынужденно перебил воспоминание ветерана.

– Объясню позже. Сейчас скажу только одно: все идет как надо. Продолжайте, Илья Петрович.

– Что же, продолжу, раз не время новостям… Еще несколько дней копили мы злобу. Пехоте что? Ей положенные фронтовые, да каша с тушенкой – и дави бока до пролежней, а нам, разведчикам, не до лежания в землянках. Дважды удачно за языками сходили. Справа от нас – сплошные болота, которые перемежались с сухими участками, заросшими вековыми елями и осинами, а на болотистых участках – березки. Хотя не пышные красавицы, но все одно – удобство для маскировки. Как мы выяснили, болотистый фланг фрицев был вовсе не защищенным. Лишь небольшой заслон, который можно было обойти. Командованию было об этом доложено. И вот наступил день, когда командир полка созвал командиров батальонов. Пригласил и нашего взводного. Тот, вернувшись, сообщил, что завтра в двенадцать ноль-ноль – прорыв. Взводу разведки нужно зайти в тыл противника и за десять минут до общей атаки неожиданным ударом посеять панику. У меня же было свое предложение. Когда ходили за языком, я засек на правом фланге нашего полка пулеметную огневую точку, хитро устроенную: две сосны, вроде как вывороченные бурей, положены углом к нашим позициям. У самых почти болот. В случае атаки, почти фланговый огонь пулемета покосит многих наших воинов. Вот я и предложил командиру полка не посылать меня в обход, а дать возможность уничтожить эту огневую точку.

Проводить меня прибыл сам командир полка. Маузер подает и говорит:

– Память об отце, погибшем в Гражданскую. Храню как зеницу ока. Выполнишь задуманное, вернешь. Считай, это мое личное приказание: обязательно вернуть маузер.

Что ответишь? Постараюсь, мол. А он: приказ исполняется беспрекословно и точно. Вот так. Ну а теперь к делу…

И опять телефонный звонок прервал его. Молча слушал начальник доклад, затем коротко приказал:

– Оставьте в своем кабинете до моей команды.

– Не связаны ли звонки с нашим делом? – спросил следователь.

– Напрямую.

– Тогда хотелось бы знать, что происходит.

– Пока я не знаю деталей, потому повременю. Домыслы непозволительны. Думаю, все прояснится в самое ближайшее время.

Предположение начальника следственного изолятора были не беспочвенны. Он узнал, что Марфа арестована и переправлена, опять же без решения суда и даже без извещения его, начальника, в женскую часть изолятора. Арестована она за нанесение побоев милиционеру при исполнении и угрозу смертельной расправы с ним. Серьезное обвинение.

Все, однако, произошло не так, как было занесено в протокол ареста…

Марфа решительно вошла в отделение милиции, но тут же, почти у порога, была остановлена шустро выскочившим ей навстречу дежурным:

– Тебе что не объяснили разве, что никто ничего не скажет: тайна следствия!

– Какое еще следствие? Назовите мне его имя!

– Мне оно неизвестно.

– А я и не вопрошаю тебя. Ты – сошка. Я к начальнику иду. Посторонись!

– Не рыпайся, а то загремишь за своим хахалем. Тебе в могилу пора, а ты людям покоя не даешь!

Нет, не пощечину нежной женской рукой схлопотал дежурный в ответ, а крепкую, сродни мужской, оплеуху.

– Это тебе за хахаля! – еще одна затрещина следом. – А это за могилу! Посторонись, а то так лягну, что враз в больницу увезут мужской причиндал восстанавливать. Мироедам продался, рабом их стал, а корчишь из себя пупа земного. Посторонись, архаровец!

Оттолкнув оторопевшего дежурного, пошагала по коридору к знакомой уже двери, но спереди и сзади в коридор выскакивали сотрудники.

– Ну что? Все на одну беспомощную бабу? Не одолею. Застегивайте наручники, если совсем совесть потеряли!

Застегнули, отводя глаза в сторону и смущаясь. Затем в машину – и в следственный изолятор. Вот начальник и приказал руководительнице женского отделения подержать ее в своем кабинете. Как долго? Время покажет.

Только положил начальник трубку и собрался попросить ветерана продолжить рассказ, как новый звонок помешал ему это сделать. С минуту слушал, потом, оставив ее на столе, открыл сейф и достал блокнот. Полистав, ответил в трубку: