Книга Верь мне и жди - Ольга Тартынская

Я бросилась тебя целовать с патетическим восклицанием:

— Вся моя жизнь с тобой — подарок судьбы! На что мне еще?

— Эй, эй! — смеялся ты. — Решила замучить мужа в отместку за испорченный праздник? Дай хотя бы поесть, силы восстановить…

Шампанское опять ударило мне в голову, на старые дрожжи. Я развеселилась. Ты был мой, мой. Хотя бы сегодня, до вечера. И ночь, целая ночь…

Однако ты включил мобильный телефон, и нашему уединению пришел конец. Шквалом обрушились звонки. Ребята звали тебя в студию, они собирались там, чтобы вместе отметить праздник. Отказываться было нельзя. Я не стала спрашивать, можно ли мне поехать с тобой. Праздный вопрос. У вас там намечался мальчишник. Что делать? Ребят ты не стеснялся как близких тебе людей, а посторонних в студии не предполагалось. Когда я стояла в холле, провожая тебя, нечаянно глянула в зеркало и ужаснулась — тушь размазалась, от помады остались только воспоминания. Краше в гроб кладут.

— Отдохни, отоспись, — посоветовал ты, прощаясь.

Это значило, что ночевать ты не придешь. Ну что ж…

Я вернулась к столу и допила шампанское из бокала, потом из бутылки. Так легче было перенести новое разочарование. А что, думала я, как, оказывается, просто все! Выпил — и никаких душевных мук. Сколько я терзалась ожиданием, ревностью, одиночеством и тоской по тебе! Почему мне раньше не приходило это в голову? Я все думала, что мне лечиться надо, а тут все так просто, оказывается! Выпил — и все переживания теряют остроту. Даже некоторая веселость появляется, терпимость. Ну не дураки же те люди, которые заливают горе водкой! Сколько их, таких.

Есть еще наркоманы, но они, мне кажется, от скуки маются, ищут ярких впечатлений. Это не то. Им не нужна душевная анестезия, наоборот, острые ощущения, сногсшибательные эмоции. Нет, мне хватает чувств сполна, с излишком. Мне бы голову отключить и душу эту вечно ноющую придушить.

Каламбур: душу придушить! Надо будет тебе рассказать потом. Я рассмеялась. Нет, забуду, надо записать! Я стала искать ручку и листок бумаги. Почему-то зашла в твой кабинет, он ближе. Стала рыться на твоем столе, ручку нашла с трудом. Кто нынче ручками пишет? Все долбят по клавиатуре. Это удобно, не спорю. Как раньше тяжело было читать рукописные труды, ведь почерки бывают ужасные! То ли дело теперь: приносят диски, где все набрано, как в типографии. И книги не нужны…

На чем же записать? Я пошарила в ящике письменного стола в поисках чистой бумаги. Наткнулась на пачку писем, машинально вынула из верхнего конверта листок, и в глаза бросились начальные строчки: «Дорогой, любимый Коля! Прости, что долго не писала…»

Нет, не надо! Я отбросила письмо, как мерзкую жабу. Я не хотела ничего знать. Придя немного в себя, я положила письма на место. Никак не могла вспомнить, зачем сюда пришла. Новая боль проступила сквозь хмель, требовалось усилить анестезию. Я вернулась на кухню, поискала в холодильнике шампанское, не нашла и принялась за твою водку. Непривычная к крепким напиткам, скоро утратила всякую чувствительность и уснула прямо за столом.

Любимый, ты ничего об этом не знаешь и мог бы не узнать. Но я решила рассказать тебе все. Ты должен знать, чтобы понять меня и простить. Я обманула тебя, любимый…

Когда на следующий день ты вернулся, я мирно спала в постели. По счастью, за столом было неудобно и я проснулась рано утром, умылась, сняла с себя наконец вечернее платье и заползла в кровать. Стол так и стоял неубранным третьи сутки. Мы проспали почти весь день, а это был последний день, когда ты сидел дома.

Тебе очень быстро и качественно сделали зубы по новой технологии. Улыбка твоя немного изменилась, потому что исчез небольшой зазор между передними зубами. Ты чувствовал себя много лучше и радовался как ребенок возврату к нормальной жизни. И ты снова уехал, оставив меня одну, без определенных занятий и в тоске по тебе.

Дом опять сделался чужим. Только возможность слушать твои записи и смотреть видео на огромном экране хоть как-то мирила меня с жизнью. И еще вино, от водки мне было плохо. Целыми днями я сидела с бокалом в уютном кресле, тянула вино и смотрела на экран. Еще плакала иногда, но это были пьяные, умильные слезы. Остановить меня было некому, потому что никому на всем свете не было до меня дела. А ты катался на сноуборде в Швейцарских Альпах.

Однажды Марина с присущей ей настойчивостью вытянула меня на премьеру фильма в Дом кино. Фильм так себе, но режиссер настолько увлекательно рассказывал о съемках, горячо расхваливал всю съемочную группу, что я поневоле прониклась симпатией к ним. Смотрела снисходительно, даже смеялась. Это была комедия из жизни милого провинциального городка. На экраны фильм так и не вышел, но через год его показали по телевизору.

Пока мы слушали режиссера и смотрели картину, Марина периодически странно поглядывала на меня. После показа намечался банкет, но мы приглашены не были, поэтому отправились по обычаю в кафе на Тверскую. Было холодно, я мерзла под своей легкой шубкой, спешила поскорее оказаться в тепле. Мы вошли в ближайшее кафе. Марина, как всегда, заказала черный кофе с пирожными, а я вместо зеленого чая — бокал шампанского. Моя спутница вновь странно посмотрела на меня.

— У вас что-то случилось? — спросила она своим низким, грудным голосом.

— Нет, — беспечно пожала я плечами. — Почему вы спрашиваете?

— Вы простите, но я не могу не сказать: вы плохо выглядите.

— Да? — испугалась я. — Почему? Вернее, что именно плохо?

Марина сделала неопределенный жест.

— Так сразу не скажешь. У вас нездоровый вид, будто после больницы. Я потому и спрашиваю. Вы не больны?

Тут передо мной поставили фужер с шампанским, и я схватилась за него с жадностью.

— Нет, — ответила, когда выпила все до дна. — Не больна.

Марина с удивлением наблюдала за мной.

— Может быть, вы перенесли какое-то потрясение? Николай вам звонит? У него все в порядке?

Я кивнула утвердительно и снова подозвала официанта, чтобы заказать еще шампанского.

— Вы много пьете, — сделала замечание Марина.

Но мне было уже все равно. Какого фига (прости меня) она суется со своими замечаниями? И вдруг меня осенило: это ее письма ты хранишь в ящике стола! Сейчас я ее разоблачу! Спросила как бы между прочим:

— Вы были в студии первого января, когда группа отмечала Новый год?

— Нет, — в недоумении ответила Марина.

Прикидывается, подумала я. И спросила в лоб:

— Скажите, вы когда-нибудь ему писали?

— Кому? — еще более удивленно спросила Марина.

— Коле. — Какая же она недогадливая!

— Нет, — ответила обескураженная Марина.

Я чувствовала себя Эркюлем Пуаро. Достав из сумки ручку и записную книжку, сунула скрипачке:

— Напишите что-нибудь! — Я хорошо помнила почерк, которым было написано письмо.