Книга Заговорщики. Перед расплатой - Николай Шпанов

Путь генералов по длинным коридорам, едва освещенным ручными фонарями эсесовцев, был долог и неудобен.

Здесь не было уже ни натертых паркетов, ни зеркальных окон. В большие дыры разбитых стен смутно виднелись мрачные силуэты берлинских руин, местами сквозь бреши в потолке мелькали звезды. На полу стояли грязные лужи. Шверер спотыкался о большие куски штукатурки и несколько раз чихнул, наглотавшись известковой пыли. По мере того как процессия спускалась в подземелье, воздух делался все более влажным. И это резиденция фюрера!.. По спине Шверера пробежал нервный холодок.

2

В части бункера, служившей спальней и будуаром Еве Браун, царил полумрак. Красное пятно света дрожало на медном листе перед камином, трепетный блик перебегал по расстеленной на полу шкуре белого медведя и, задев лакированный угол кровати, пропадал в глубине комнаты. Картины на темных стенах казались мутными пятнами. В первый момент можно было и не заметить маленькой лампочки на ночном столике, и казалось, что единственным источником света является горящий в камине кокс.

Гитлер сидел на низенькой скамеечке для ног у каминной решетки и, полуобернувшись к огню, рассматривал фотографическое изображение обнаженной Евы. Он смотрел пристально, прищурив один глаз, напрасно стараясь умерить дрожь левой руки, полупарализованной бомбой Штауфенберга. Ева с нескрываемым удовольствием рассматривала другую такую же фотографию. Когда Гитлер, насмотревшись, бросил портрет в камин, Ева передала ему свой и взялась за следующий. Целая груда фотографий, где Ева была изображена одетой, полуодетой и совершенно неодетой, лежала перед нею на полу. Ева брала их и разглядывала, пока Гитлер не решался предать сожжению очередное фото своей подруги.

Гитлер сжег их уже много: куча пылающего кокса была наполовину завалена черными хлопьями сгоревшей бумаги.

В дверь просунулась физиономия Гюнше.

— Мой фюрер, господа собрались.

Гитлер молча кивнул головой и продолжал своеобразное аутодафе, повидимому занимавшее его мысли больше, чем пылающие вокруг него руины Германии и пожары Берлина, подступившие уже к самым стенам имперской канцелярии.

Гюнше умоляюще посмотрел на Еву. Она отложила очередную фотографию и сказала:

— Пора!

Гитлер глядел на нее снизу вверх бессмысленными, слезящимися глазами полуидиота, его седая голова тряслась все больше и больше. Ева и Гюнше помогли ему подняться на подгибающиеся ноги. Шаркая подошвами, словно у него нехватало сил переставлять свои большие ступни, Гитлер поплелся к выходу.

При его появлении в комнате совещаний все стихло. Тщетно стараясь ступать твердо и выпрямить согнувшуюся, как у старика, спину, Гитлер подошел к своему месту и, пошарив рукою, как слепой, чтобы нащупать подлокотник, упал в кресло. Перед ним уже были разложены карты с отметками передвижения войск за последние сутки. Немецко–фашистские войска отступали повсюду. Но это походило на отступление лишь до тех пор, пока докладывал Гудериан. Начальник генерального штаба умышленно не скрывал безнадежности и положения гитлеровских армий на Западе. Эта безнадежность якобы делала бессмысленным сопротивление англо–американцам, хотя в действительности они нажимали только там, откуда немцы снимали войска для переброски на восток. По мере того как Гудериан говорил, нервный тик все более заметно передергивал щеку Гитлера. Повидимому, ему стоило большого усилия молча слушать начальника генерального штаба. К тому же Гитлер не выносил, когда ему говорили что–нибудь слишком громко. Один Йодль умел делать доклад так, что его было приятно слушать: мягко, вполголоса, сглаживая неприятности.

— …Судьба Германии, — говорит между тем Гудериан, — будет определена участью ее столицы. Из этого следует сделать вывод: все внимание — обороне Берлина. Нажим русских…

— Какова численность русских дивизий, непосредственно угрожающих нам на берлинском направлении? — перебил Гитлер.

Гудериан быстро, делая отметки карандашом на карте, перечислил сбивчивые, разрозненные данные о советских силах и виновато добавил:

— Сведения, разумеется, не абсолютные. Нельзя ручаться за работу разведки в разгаре отступления…

— Я запретил говорить об отступлении! — не поднимая головы, сказал Гитлер.

— Я имею в виду большую подвижность фронта, — поправился Гудериан, — в таких условиях данные разведки следует принимать с осторожностью. Они почти всегда оказываются преувеличенными в нашу пользу. Однако и из того, что дает разведка, мы видим: соотношение сил — один к пяти в пользу противника.

— Вы всегда преувеличиваете, чтобы меня расстроить… Да, да, не спорьте — ваша цель расстроить меня, расстроить! Вы всегда меня расстраиваете, а сами вы просто боитесь русских! Вы трус. Да, да, вы прус, Гудериан! — все повышая голос, выкрикивал Гитлер, хотя Гудериан и не думал спорить, ожидая, пока пройдет этот пароксизм страха, который Гитлер бесплодно пытался выдать за приступ обидчивости. Несмотря на грубость черт лица Гудериана, лишенных какой бы то ни было одухотворенности, можно было все же судить о том, какого усилия стоит генералу не потерять нить начатого доклада. С еще большим темпераментом, чем прежде, он повторил:

— Судьба Германии зависит…

Но Гитлер снова перебил его:

— Судьба Германии не ваше дело, Гудериан!.. Восточный фронт! Вытянутая вдоль стола левая рука Гитлера запрыгала в судороге. — Я вас спрашиваю: что произошло на Восточном фронте, что угрожает Берлину?

— Если ваши вчерашние приказы, мой фюрер, относительно померанской группы не будут отменены, противник уничтожит ее без всякой пользы для нас. Померанские войска должны быть немедленно подкреплены обеими курляндскими армиями.

Щека Гитлера задергалась так, что левый глаз почти перестал открываться, голова угрожающе затряслась. Испуганный Кейтель сделал Гудериану знак остановиться, но тот, словно закусив удила, продолжал:

— Только переброска обеих курляндских армий в Померанию…

— Никогда! — истерически закричал Гитлер. — Я не позволю тронуть эти армии никогда, никогда!..

— Тогда двадцать пять боевых дивизий, укомплектованных полным составом людей и лучшим вооружением, будут наверняка истреблены русскими. Одной их штурмовой авиации, этих "Илов", будет достаточно, чтобы методически добить наши войска еще раньше, чем Еременко предпримет решительную атаку.

— Я же приказал снабдить курляндские армии лучшей зенитной артиллерией! — кричал Гитлер. — Куда вы девали эрликоны, полученные от шведов?

— Эрликоны мы получили не из Швеции, а из Швейцарии, — бесцеремонно поправил Гитлера Гудериан. — Они даны в Курляндию, но результатом этого будет только то, что и они достанутся русским. Адмирал Дениц должен немедленно вывезти из Курляндии людей и вооружение. Там погибает огромное количество боеприпасов. Нужно спешить, пока Либава еще не блокирована. Даже если бы ради этого Деницу пришлось отказаться от действий флота на всех других участках северного морского театра…