Книга О Рихтере его словами - Валентина Чемберджи

– Святослав Теофилович! Помните, когда вы рассказывали еще в Сибири, в Красноярске, о ваших любимых композиторах – Вагнере, Шопене, Дебюсси, – вы сказали, что такой же силой вдохновения обладал Мусоргский…

– Жаль только, что он не всегда заканчивал свои сочинения, многое осталось незаконченным. Из русских композиторов XIX века он, безусловно, самый великий, в нем все – наитие! Им двигало вдохновение, и с какой силой! «Борис Годунов» – могущество, размах, драматургия – все это невероятно. «Хованщину» я меньше люблю. Но он не достиг таких вершин в инструментовке. Обе оперы оркестровал Римский-Корсаков, при этом он катастрофически сглаживал все, инструментовал «красиво», что совершенно не подходило. А Шостакович оркестровал «Бориса» слишком «по-шостаковичски». Мусоргского должен был бы оркестровать Яначек (сходный язык). «Ночь на Лысой горе» Римский-Корсаков по отрывкам сочинил из «Сорочинской ярмарки». В данном случае очень доброе дело. Римскому и Глазунову вообще пришлось туго: они ведь и «Князя Игоря» инструментовали. Бородин – тоже композитор-«палец в рот не клади». Но ведь он занимался суфражистками и химией.

Римский-Корсаков сам по себе замечательный композитор. Вы знаете его оперу «Моцарт и Сальери»? Конечно, по сравнению с Пушкиным это маленькое произведение, но сделано, как это всегда бывает у Римского-Корсакова, безупречно. Она не имеет успеха у широкой публики… У меня к Римскому-Корсакову личная симпатия, мои любимые оперы – «Снегурочка», «Псковитянка», «Ночь перед Рождеством». Про него всегда говорят, что он национален, и это так и есть. Фольклор у Римского-Корсакова благотворный, добрый. Люди благолепные, покорные, почти как родственники. Все слуги, крестьяне, бояре – все хорошие, идеализация. (Все же немцы лучше – так говорил Фальк, германофил, он много жил в Германии. Я же в Германии томлюсь, там приземленность, добропорядочность.)

Мусоргский же за гранью национального. Как и Лесков, который, мне кажется, тоже выше национальной привязки: «Соборяне», «Очарованный странник», «Запечатленный ангел», маленькие его вещи – несравненные. Лескова вообще трудно с кем-то сравнивать. Может быть, из живописцев – с Петровым-Водкиным. Что-то очень настоящее. Огромная подлинность.

– Святослав Теофилович! Я знаю, как вы любите театр, и давно уже хотела спросить вас, в каких спектаклях вы видели Книппер-Чехову?

– Я видел Книппер-Чехову в трех пьесах: «Вишневый сад», «Дядюшкин сон», «Идеальный муж». В «Идеальном муже» она играла эпизод. Хоть и очень уже пожилая, но в ярком красном платье, она с шиком подражала манерам, интонации, движениям экстравагантной англичанки. Полное перевоплощение. Даже Андровская бледнела рядом, хотя Андровскую я очень люблю. Вообще же это был не слишком удачный спектакль. В концертах Книппер-Чехова читала новеллы Чехова с Недзвецким – это был как бы ее антураж. Они играли отрывки из пьес… Изумительная актриса. Верх интеллигентности. Только еще одну такую знаю – Гиацинтову, но Ольга Леонардовна – особенная, она не играла, она так разговаривала, будто бы то, что она говорит, только что пришло ей в голову. Может быть, этого и добивался Станиславский. Она настоящая чеховская актриса. Чехов обожал ее, и она сделала для него главное – воплотила героинь всех его пьес, в этом ее неоценимая заслуга. И основное в ней – это интеллигентность и естественность. МХАТ всегда был моим любимым театром… Его восстановили с большой любовью. Жаль только, что нет, как когда-то, самовара и бубликов – впрочем, их уже давно нет. Все приспособления, которыми они теперь пользуются, я знаю еще с Одессы. Только надо обращаться с ними с большим вкусом. Они, наверное, увлеклись техникой… «Дядю Ваню» я видел дважды: в Александринке и во МХАТе, мне больше понравился спектакль в Александринке. Астрова играл Симонов (который играл Петра Первого), Тарасова совсем не понравилась мне во МХАТе в роли профессорши Серебряковой, – ей не удалось сыграть «даму». И хотя дядю Ваню играл Орлов, а Астрова – Ливанов, в целом что-то не получилось. Тарасова неудачно играла, – может быть, в этом дело. А в «Трех сестрах» она была совершенно изумительная. В «Талантах и поклонниках» – восторг! Степанова в роли Бетси, несмотря на возраст, ух ты! Она приходит увещевать Анну, Каренин целует ей руку, и после этого поцелуя она незаметно, как бы для себя, брезгливо отряхивает руку. Один жест, но какой выразительный!

– Вы, конечно, бывали у Мейерхольда?

– Да! Я видел три спектакля, изумительное «Доходное место», это было не в его театре, играла Бабанова. Никаких декораций, но в костюмах, поэтому костюмы очень хорошо «играли», – получилось смело, интересно, просто, плакатно, – замечательно. Но я видел (с особенным выражением. – В. Ч.) «Даму с камелиями». Играла Зинаида Райх. Абсолютно сошла с картины Ренуара. Она не была такая уж талантливая, но что он с ней сделал – он сделал ее очаровательной! И Царев, тогда молодой, играл Армана. Единственная роль, которую он хорошо играл.

На сцене не декорации, а все предметы – настоящие. Потом первый ее вечер, полусвет, горели только свечи, вы слышали разговор, не слышали даже, кто говорит, – было сделано с настроением. Ну, конечно, когда он на балу бросил деньги, полетели какие-то листовки. Но было очень красиво, она в это время упала как-то в обморок, а там стоял громадный стол с яствами, и голова ее упала на этот стол с винами, фруктами. Здорово! Правда, одно место мне там не понравилось. Когда они все танцевали в белом, между ними вдруг появился скелет…

Потом я видел «33 обморока». Это три водевиля Чехова: «Медведь», «Предложение» и «Юбилей». Но мне не повезло, потому что Райх заболела, и кто-то другой играл очень слабо, и в «Предложении» тоже играл не Игорь Ильинский, а кто-то другой, и это было довольно дешево. Но «Юбиле-е-е-е-ей»! Это потрясающе. Не знаю, кто там играл, но это было блестяще! Какие-то подмостки, лестницы, и они все время бегали по ним, одна с банкой варенья, другая все время «пила кофей безо всякого удовольствия», и потом в конце концов они все падали в обморок, все время открывали шампанское, и пробки летели, и музыка все время играла какие-то вальсы, это было очень шикарно. Было зрелище.

– Я видела у вас «Доктора Живаго», – что вы думаете об этом романе?

– Каждая глава – это изумительная новелла. А в целом несколько старомодное подражание чуть ли не «Отверженным», роману такого рода. Я, кстати, очень люблю этот роман Гюго. Случайные встречи героев у Пастернака слишком наивны. Все оказываются знакомыми между собой. Но картины настроений и новеллы – просто очень здорово, настоящая большая литература. Я вообще очень люблю Пастернака, он один из трех моих любимых поэтов: Пушкин, Блок, Пастернак.

В начале сентября 1987 года Владимир Зива дал Святославу Теофиловичу прочитать томик Бориса Виана. Чтение Виана стало переживанием, мнение менялось:

– Все-таки, это все прием. Пародирование. Вместо перца героиня дала зерно ядовитой гвоздики. Противная фантазия. Пародия на ужасы. Неэстетично и неприятно. Эти марки стали прилипать к нему и пить его кровь. Хозяин из шланга топил в подвале крыс… Не в моем духе. Это даже и не страшно. Юмор висельника. Надуманно и утомительно. Но талантливо!

Через пять дней. Рихтер играл один за другим шесть этюдов Шопена. Шесть подряд, шесть подряд и снова шесть. Остановился и сказал: