Книга Отступник - Жанна Пояркова

– Король, я вижу, как горит этот корабль! – закричала святая Филиппа, выбегая из-за шеренги братьев веры. – Это скоро случится, мы должны…

– И ты готова умереть, чтобы он ушел с корабля? – тихо спросил король.

– Почему нет? Люди умирают и из-за более глупых вещей, – пожала плечами Кари, дразня Терновника. – Некоторые задыхаются, подавившись блевотиной. Акира – словно сокол, запертый в клетке. Вы завязали ему глаза и заставили охотиться тогда, когда вам хочется. Но не это предназначение сокола.

– И каково же его предназначение? – Усмешка Акиры была горькой. – По указке или нет, он все равно убивает.

Король не дал Кари ответить:

– Служить господину. Я не отдам слугу церкви, раба Господа, чтобы твои люди сделали из него еретика и преступника. Спасти человеческую душу – вот что важно, и пусть тут хоть все взорвется, но ты ничего не получишь, кроме заслуженной казни.

Он справился с волнением и ожесточился. Безучастность еретички и равнодушие к оскорблениям взвинчивали Терновника, а ее благородство обескураживало. Он не понимал, как она может пренебрегать волей церкви, как может нагло сидеть перед пастырями, не слушая никого и не боясь делать то, что вздумается. Все происходящее не вписывалось ни в какие рамки, было настолько возмутительным и неприличным, что поразителен сам факт того, что события продолжались, а слова говорились. Даже ее спутники стояли, ошеломленные таким безумным предложением, а стриженая дрянь как будто не испытывала ни стыда, ни вины, ни страха.

Когда-то та же дерзость и свобода пугали Терновника в Дале Рионе, и рождающаяся в глубине зависть, пройдя сквозь тиски вины и возмущения, превращалась в груди молодого правителя в страстное желание стереть Кари Годар с лица земли. Легко было согласиться и немедленно швырнуть самозванку в трюм, чтобы поджечь ее на площади столицы, но разве такого решения от него ждут люди? Играя на публику, Кари не давала ему возможности тут же снести ей голову. Терновник остро нуждался в одобрении своих людей.

– Один верующий стоит тысячи грешников, Годар. Акира служит Богу-отцу, и я никогда не обменяю его ни на тебя, ни на твоих бродяг.

– Похоже, я чем-то обидела тебя, король. Неужели для тебя жизнь никчемного полукровки важнее жизней истинных верующих, что стоят сейчас на этом корабле? Ты можешь всех спасти, но не хочешь этого делать. Почему же так, король? Разве этого хочет твой Господь?

– Я не иду на сделки с сатаной. Даже говорить с тобой было ошибкой.

В глазах Кари появилось сожаление. Я не мог в это поверить. Все, что она произнесла, походило на урок, который она хотела преподать королю. Что предводительница еретиков видела в этом изломанном человеке?

– Ты и сам можешь уйти отсюда, король-Терновник. – Уверенность в голосе заставила братьев веры пооткрыть рты. – Каждый из вас может быть свободным. Ты способен победить демонов, делать то, что тебе изначально было предназначено, – заглядывать в души и исцелять людей. Тебе, как и послу, тоже найдется место в лагере кхола.

Тщедушный пастырь ахнул, прижав руки к вискам.

– Нет, вы это слышали?! – затараторил он в ухо пастырю Симону.

Король побледнел, глаза широко раскрылись от изумления. «Сейет слишком благородна, но ее враги не таковы», – всплыли в голове слова Идори, и я впервые испугался за Кари. Происходящее здесь не напоминало воплощение ее расчетливых планов. Я хотел заслонить ее, спрятать, но не мог.

– Я никогда не предам веру в Бога-отца, – отчеканил Тристан Четвертый. – Ты можешь попытаться взорвать наши корабли, но ни меня, ни посла ты не получишь.

Кари сжала губы и порывисто встала, а потом улыбнулась – лукаво, чуть наклонив голову и смягчив взгляд. Вот теперь она выглядела как раз так, как ее живописали в тавернах Лурда, – чарующей ведьмой, актрисой дьявола.

– Чем любимый твой лучше других? – мелодично и требовательно спросила она короля. – Чем любимый твой лучше других… что ты так заклинаешь нас?

Она обвела взглядом присутствующих, ошалевших от такой смены личины, и подошла вплотную к Акире.

– Мой любимый светел, отличен из тысячи. – Ее голос стал ниже, приобретя бархатную глубину; она будто гладила им посла, произнося слова нараспев. – Голова его – золото, да… чистое золото. Кудри его – кисти пальмы, черны, словно ворон.

Она дотронулась до волос Акиры, осторожно расправила их пальцами, словно драгоценный шелк. Голос Кари тонул в сладости и томлении, глаза смотрели в глаза воина-полукровки, как будто тот был богом, а она – жрицей, опьяненной красотой. В прошлый раз Кари унизила посла Армады, в этот же – чествовала раба перед хозяевами, делая их ничтожными перед силой страсти.

– Глаза его – как голуби над потоками вод. – Я узнал известный священный текст, трактуя который, сломали немало копий.

Каждое слово священной книги в устах еретички превращалось в пламя. Пастыри утверждали, что это текст о завете между церковью и Богом, но какими смехотворными казались сейчас эти мнения. Кари погружалась в душу посла, словно в реку, смотрелась в магическое зеркало – и не могла оторваться.

– Скулы его – цветник, переполненный ароматом. – Рука потянулась к лицу Акиры, и он перехватил ее пальцы, но так и оставил в своих. – Губы – лилии… текущие жидкой миррой…

Бунтовщица перешла на шепот, и все же каждый слог раздавался в ушах звуком колокола. Она опустила глаза, будто не решаясь поднять взгляд и увидеть влекущие губы, о которых говорила. В облике Кари все смешалось – женщина, воин, мальчик. Изображала она покорность, разыгрывая это представление, или всерьез была захвачена диковинным спокойствием посла? Кто знает.

Терновник остолбенел. В висках билось жаркое облако, язык присох к небу. Как шлюха посмела играть роль церкви? Роль невинной невесты, посвященной Богу-отцу? Каждое слово символического гимна превратилось в грязь. Перед ними происходило невиданное святотатство, но король не мог пошевелиться, парализованный собственным неистовством. Да и были ли эти слова о церкви? Никогда больше они не станут прежними символами, превратившись в громкий стук сердца.

Акира поднял подбородок еретички вверх, заставляя на себя посмотреть. В лице непоколебимого, холодного посла появилась властность, синие глаза цепко держали Кари. В этот раз она смело встретила взгляд.

– Твои ноги – мраморные столбы на подножиях чистого золота, – продолжила она, повинуясь желанию мужчины и теперь обращаясь напрямую к нему. – Живот гладок, как слоновая кость, ты подобен высоким кедрам…

Они стояли так близко к нам, но ни для Акиры, ни для Кари никого больше не существовало. На глазах короля, пастырей и инквизиторов еретичка присваивала слова писаний и делала их совершенно иными. Она будто возвращала их во времена, когда никто их не толковал. Никаких иносказаний и трактовок не оставалось, только упоение чужой красотой, сметающее преграды.

Ветер развевал волосы Акиры, я видел, как взволнованно он дышит, словно не знавший седока конь, который желает унестись в степь. Он не был изумлен, но то, что делала Кари, его задевало. Я не мог представить, что он чувствует.