Книга Сальвадор Дали. Божественный и многоликий - Александр Петряков

События своей жизни автор причудливо переплетает в художественной ткани повествования, не заботясь о хронологии (даты неточны и перепутаны), тем самым образуя элемент волшебной сказки. Книга наполнена великолепными диалогами, мягкими и ироничными образами известных людей, с кем его сталкивала судьба; в ней нет того угнетающего драматизма, каким пытаются увлечь зачастую иные авторы биографий, — она легка, непринужденна, светла и прозрачна, несмотря на серьезные иной раз, требующие глубоких раздумий, темы.

Словом, дорогой читатель, если ты еще не читал «Тайной жизни Сальвадора Дали, написанной им самим», обязательно прочти, если хочешь познать феномен Дали в его собственном освещении.

Аакон Шевалье, известный в Америке переводчик французских романов, переводивший рукопись с французского на английский, вынужден был изрядно потрудиться, настолько своеобразен был язык автора, страдавшего к тому же ненормативной орфографией. Достаточно взглянуть на любую страницу авторской рукописи, чтобы понять, с какими трудностями столкнулась прежде переводчика Гала, которая взялась отредактировать и переписать набело сочинение своего мужа.

Книга, снабженная не только графикой мастера, но и множеством фотографий и репродукций, а также хвалебными об авторе высказываниями таких известных людей, как Пикассо и Фрейд, вышла в свет в 1942 году и мгновенно стала бестселлером. Свою роль в этом, конечно же, сыграла известность Дали как художника, привнесшего в культурную жизнь Америки моду на сюрреализм, но и художественные достоинства оригинальной мемуарной книги также понравились американцам. Правда, записные критики не увидели в ней того, что привыкли наблюдать у мэтров современной литературы — Гертруды Стайн, Джойса и Хемингуэя, — поэтому рецензии были кислыми, а Джордж Оруэлл, автор знаменитой антиутопии «1984», вообще назвал эту книгу «зловонной», наполненной лишь «сексуальными извращениями и некрофилией». Более подробно оценки «Тайной жизни» современниками даны в книге Я. Гибсона «Безумная жизнь Сальвадора Дали».

Вдохновленный успехом «Тайной жизни» Дали решил попробовать себя на литературном поприще уже в качестве романиста. Для этого он осенью 1943 года уехал в Нью-Гемпшир, где на границе с Канадой было поместье другого его мецената маркиза де Куэваса.

Мы не будем очень подробно останавливаться на этом произведении, с легким сердцем отправляя любопытствующего читателя к русскому его переводу в журнале «Урал» за 1993-й, кажется, год. Но в двух словах скажем, что этот роман гораздо слабее в художественном отношении «Тайной жизни», и любопытен попыткой автора выявить заявленную в предисловии взаимосвязь между садизмом и мазохизмом через главную героиню Соланж де Кледа. Образованный из фамилии героини термин «кледализм» (дословный перевод с французского — «ключ к Дали») означает у автора «ощущение боли и удовольствия через абсолютное отождествление с объектом». Мысль для автора не новая, иными словами он говорит о том же и в поэме о святом Себастьяне, и в тексте «Любовь» из книги «Видимая женщина».

Когда я читал этот роман, у меня создавалось впечатление, что это французская классика конца XIX века или того раньше. Вскоре начинаешь замечать, как завораживает это чтиво, как приятно погружаться в ироничные салонные разговоры и вместе с курильщицами опиума фантазировать на эротические или иные близкие темы, как растекается, подобно тем самым знаменитым далианским часам, само понятие времени — оно становится слоистым и растянутым, подобным струящемуся из кальянов дыму.

Здесь много ассоциативных погружений автора в свое прошлое, и они легко вычитываются, если знать его биографию. Особенно яркий ностальгический след оставлен Лоркой. Помимо образов из «Оды Сальвадору Дали», там и тут встречаются аллюзии на стихи из «Цыганского романсеро», да и главная героиня Соланж де Кледа своими разговорами о том, что ее ждет после смерти, — растекание плоти с мерзкими подробностями (зловонная жижа, слизь и тому подобное), напоминает о погребальных представлениях погибшего поэта.

Есть здесь и чисто далианские «штучки» из области сюрреалистического дизайна. Одна из героинь, например, приходит покупать автомобиль и говорит удивленному продавцу: «Я куплю этот автомобиль лишь в том случае, если вы его оденете». И в продолжение этой темы идет рассуждение о том, как хорошо было бы ввести моду на одежду для машин — весеннюю, летнюю, осеннюю и зимнюю… Можно представить, как хорошо смотрелся бы кадиллак с откидным верхом из оленьей шкуры и в накидке из норки для капота где-нибудь в Ленинграде на фоне зимнего пейзажа. Хорошо бы, но жителей нашего города удивила бы накидка из норки, в те времена принято было в зимнюю пору укрывать капоты машин обыкновенными ватниками.

К сожалению, у нас нет возможности сделать подробный анализ этой книги, а хотелось бы, если учесть, что здесь в той или иной степени объясняются сексуальные и психические комплексы нашего героя. Как и его героиня, которой автомобиль кажется неприлично раздетым, приученная спать лишь во что-нибудь одетой и только защищенным одеждой телом согревать в постели свою мать, Дали также не любил ни с кем, кроме Галы, физических контактов, и в этом смысле был человеком в футляре.

Но вернемся к дневнику Анаис Нин. Дали при первом знакомстве показался ей заурядным испанцем, но только с очень длинными усами, а Гала — просто хорошо одетой дамой бальзаковского возраста. Ничего особенного в супружеской паре не примечалось, да и держались они в незнакомом месте как-то скованно, но в то же время они казались единым целым: и сидели рядышком, и взглядами искали друг у друга поддержки. Но это было первое и весьма обманчивое впечатление. Очень скоро Гала всех в этом доме расставит по своим местам, каждому определит свою функцию в главном деле ее жизни — обеспечить творческий процесс мужа с максимальными удобствами и устоявшимися привычками. Причем, как пишет Нин, она делала это без всяких эмоций, с жесткой последовательностью и без всяких улыбок и экивоков.

Библиотека стала святым и оберегаемым местом — там теперь работал «малыш» Сальвадор, и доступ всем прочим туда был окончательно закрыт. Зато каждый обитатель поместья ежедневно получал ненавязчивые поручения от мадам Дали. «Не могли бы вы, — обращалась она, например, к той же Анаис Нин, — перевести ту или иную статью?» С английским у супругов было пока плоховато, и если Гала позже, хоть и с неизживаемым русским акцентом, но вполне прилично общалась на английском, то малыш Дали за все восемь лет жизни в Америке так и не научился говорить на языке саксонского племени, ему постоянно требовался переводчик, а им чаще всего была, конечно же, Гала. Или она обращалась к хозяйке: не могла бы Каресс перепечатать на машинке очередную главу «Тайной жизни»? И та безропотно садилась на пол (была у нее такая привычка — сидеть на полу) и стучала на машинке. Или Гала просила того, кто собирался в город: захватите там для месье Дали то-то и то-то…

Месье Дали действительно был погружен в работу, и обитатели дома видели его очень редко, лишь за общими трапезами, причем он вставал, как обычно, в шесть часов утра и до завтрака работал. Прогулками себя не баловал, хоть окрестности были весьма привлекательны, — некогда было, да и для него, как мы знаем, был люб единственный пейзаж — кадакесский.