Книга Узы крови - Патриция Бриггз

Я подняла голову и увидела, что Андре терпеливо смотрит на меня. Я привыкла к вервольфам, и на мой взгляд, он не походил на одного из лучших солдат Марсилии. Плечи у него не широкие, тело не мускулистое. Возможно, она ему льстила, судя по его присутствию за этим столом, но я так не думала.

— Она умеет телепортироваться? — спросила я. Меня учили, что единственные существа, умеющие телепортироваться, — это блуждающие огоньки.

Он улыбнулся и пожал плечами.

— Не знаю, как это делается. Но это одна из причин, почему мы так уверены в гибели Стефана. Если он с нами, его так легко не задержать.

— Ты не кажешься расстроенным, сказала я.

Мне не хотелось думать о Стефане как о мертвом. То есть об окончательно мертвом.

Он пожал плечами. Это могло означать что угодно.

— Я считаю, что Стефан погиб, Мерседес Томпсон. И белое я надел в знак траура по нему. Как и Марсилия. Но я ничего не могу сделать в связи с его смертью, только искать убийцу. — Он замолчал и очень осторожно поставил стакан. — Мы недостаточно знаем друг друга, чтобы я плакал у тебя на плече.

Тень гнева в его голосе подняла его в моем мнении.

— Хорошо, — сказала я. — В таком случае объясни, как найти дом Стефана.

Мы уже были на полпути к выходу, когда толпа перестала расступаться перед нами. Андре реагировал быстрее меня. Он остановился, а я все еще пыталась миновать особенно громоздкую женщину, вставшую у меня на пути.

— Подождите-ка, утята, — сказала она таким низким голосом, что меня пронизала дрожь. — Чую человека в трактире малого народа.

Музыка прекратилась, прекратились разговоры, наступила тишина.

Только тут я сообразила, что речь обо мне, хотя обращалась она ко всем присутствующим. Мне пришло в голову несколько глупых и несколько остроумных замечаний о ее обонянии. Я ведь вообще не человек — не в том смысле, какой она подразумевает. Но любые замечания будут глупыми, потому что только глупец начинает подпрыгивать и кричать, стоя на улье.

Иногда, если волк совершит тяжелое преступление, вся стая участвует в наказании, разрывая провинившегося на куски. Но прежде наступает мгновение гнетущей тишины, когда стая окружает преступника. Потом кто-то из волков делает первое движение, и вспыхивает безумная ярость. В этой толпе возникало такое же ощущение: как будто собравшиеся ждали сигнала.

— Дядюшка Майк разрешил мне быть здесь, — негромко сказала я, не бросая вызов. Я не знала, к какому виду малого народа относится эта дама и что делать, чтобы избежать стычки.

Она открыла рот, явно не умиротворенная, и тут кто-то закричал:

— Штраф!

Мне показалось, что крик донесся со стороны стойки, но его тут же подхватило множество голосов. Когда они стихли, женщина, стоящая передо мной, оглянулась и спросила, ни к кому в частности не обращаясь:

— Какой будет штраф, утята?

Штраф, подумала я. Какой-нибудь дар? Или жертва?

Сквозь толпу протиснулся дядюшка Майк и остановился передо мной. Лицо у него было задумчивое. О его влияний говорило то, что все ждали его решения.

— Музыка, — сказал он наконец. — Гостья в ответ на наше гостеприимство принесет нам в дар музыку.

Дядюшка Майк отступил, а крупная женщина расчистила в толпе проход, и я увидела небольшую сцену, на которой по-прежнему стояли три музыканта. Две гитары и контрабас. Не знаю, откуда доносилось буханье барабана: никакого барабана не было видно.

Один из гитаристов улыбнулся, соскочил со сцены и знаком предложил остальным сделать то же. Сцену оставили для меня.

Я посмотрела на дядюшку Майка и пошла к сцене. Андре, я заметила, растворился в толпе. Вампира не тронут. Не тронули бы и вервольфа. Но я не вампир и не вервольф — легкая добыча.

Я задумалась, помешал бы дядюшка Майк толпе разорвать меня или нет. Ведь он понимает, что волки станут мстить. Хотя что мне проку в их мести? Помощь дядюшки Майка была бы гораздо полезней.

Когда я поднялась на сцену, один из гитаристов театральным жестом протянул мне свой инструмент.

— Ценю доверие, — осторожно сказала я, — но играть не умею.

Я играю только на пианино, да и то очень плохо. И мне повезло, что уроки музыки включали и занятия пением.

Я поискала вдохновения. Напрашивающимся выбором была бы кельтская песня, но я отбросила эту мысль, едва только она пришла мне в голову. У народных песен десятки вариантов, и десятки любителей станут утверждать, что именно их вариант самый верный. Петь кельтскую песню среди малого народа кельтского происхождения, когда собравшиеся ищут повод убить меня, просто глупо.

Здесь есть также несколько германских иных, и они не так щепетильны относительно своей музыки, но единственная немецкая песня, которую я знала, была «О Tannenbaum» детская рождественская песенка, которая вряд ли произведет впечатление, да и голос у меня не из сильных. Я могу петь громко, но подлинного таланта у меня нет.

А выбор песни очень важен. Мы ведем игру, и, если я начну выигрывать, даже дядюшка Майк не спасет мою шкуру. Лучше всего легкое оскорбление. Не удар по лицу, а толчок в бок.

К тому же нужна мощная песня, потому что голос у меня не красивый и не мягкий. Что-то такое, что неплохо звучит а капелла. Несмотря на работающие кондиционеры, в трактире было жарко и душно, и мои мысли начали путаться. Конечно, возможно, это просто страх.

Жаль, сейчас не зима — воздух был бы холодный и свежий. Может, поэтому, а может, из-за воспоминания о «Елочке», но я поняла, что именно буду петь. И почувствовала, как изгибаются мои губы.

Я сделала глубокий вдох, напрягла диафрагму и запела:

— О святая ночь, звезды ярко сияют[36].

В жаркую июльскую ночь в трактире, битком набитом малым народом, изгнанным с родины христианами и их мечами из холодного железа, я пела христианский гимн.

Я слышала, как поют этот гимн — негромко, и в воздухе словно сгущается магия ранних христиан. Хотела бы я петь так же. Но я пела громко: так мой голос звучит лучше.

Закрыв глаза, я позволила простой вере этих слов проникнуть в меня, окружить, словно волшебством. «Преклоните колена». Тут я открыла глаза, посмотрела на женщину, которая все это затеяла, и остальное пела только для нее.

Когда стихла последняя нота, женщина запрокинула голову и рассмеялась. Повернувшись к дядюшке Майку, она потрепала его по плечу, так что он отлетел на полшага.

— Отличный штраф, — сказала она. Повернулась и сквозь толпу направилась в угол.

Если я надеялась на аплодисменты, меня ждало разочарование. Все разошлись и занялись своими делами, тем, что делали, пока я не оказалась в центре их внимания. Тем не менее, это все-таки не хуже, чем петь «Ночь пятницы»[37]в Осиновом Ручье в присутствии Брана.