Книга Прокаженный - Феликс Разумовский

«Представительно смотрится, гад, ничего не скажешь», — в меру восхитился майор, устроился на шатком стуле, вздохнул и огляделся.

Сидел он замыкающим в огромной очереди, состоящей в основном из людей пожилых, взволнованных, горестно перебирающих в руках какие-то бумажонки. Впереди, там, где ярко светили галогеновые лампы, стоял письменный стол, за которым зевала скучающая барышня, а напротив нее, рядом с массивной дверью, облагороженной бронзовой табличкой «А. М. Цыплаков, депутат Госдумы», два здоровенных, стриженных под ежик детины сверлили приближавшихся профессионально тяжелым, неласковым взглядом. Дело у народного чаятеля было поставлено как надо…

Александр Степанович пропарился в очереди уже часа два, когда в коридоре раздался громкий, привыкший говорить много баритон, и, ласково улыбаясь своим избирателям, Алексей Михайлович в сопровождении молодцов вышел на улицу.

Несмотря на запрет парковки, внизу его ждала машина — скромная, не первой свежести, «четверка». Отослав телохранителей, депутат самолично, на виду у всех, уселся за руль и направился прямиком на Малую Морскую, где была запаркована Сарычевская «девятка». Пока он стоял на светофоре с включенным правым поворотником, майор, дабы не отстать, шмелем кинулся к своей машине. И кто это придумал фигню, что поспешить — значит кого-то насмешить?

Только торопился он совершенно напрасно. Депутат прополз метров пятьсот и остановился, не доезжая буквально пару корпусов до «девятки». Здесь он покинул «четверку» и пересел в роскошную перламутровую «вольво-940», где его уже ждала охрана. Нетрудно было догадаться, что Алексей Михайлович Цыплаков хоть и сволочь, но далеко не дурак…

Иномарка величественно поплыла по Малой Морской, выкатилась на набережную и взяла курс на мост лейтенанта Шмидта, давая возможность спокойно вести ее, отстав корпусов на пять. Тем более что ехали недолго — вырулив на Большой проспект, «вольво» повернула направо и остановилась возле недавно открывшегося модного заведения «Виват Россия».

Национальный колорит и истинно русский размах здесь начинали ощущаться прямо от дверей — у входа пьяный до изумления картонный Александр Данилович Меншиков обнимал полуголую непотребную девицу. Надпись сверху гласила: «А по сему стоять будет нерушимо». В дверях встречал гостей здоровенный бородатый мужик, косивший под начальника тайной канцелярии князя-кесаря Ромодановского и работавший вместе с огромным дрессированным медведем. В стилизованном под корабельный трюм зале, скудно освещенном зыбким светом свечей, обреченно прели в стрелецких кафтанах халдеи, а местные шкуры носили парики и называли клиентов на старинный манер — талантами. Рублями, впрочем, старались не брать, все больше гульденами да талерами…

Майор припарковался неподалеку от входа. Наблюдая, как народный избранник, протиснувшись бочком мимо поднявшегося на дыбы медведя, исчез в глубине трюма, он с нежностью вспомнил о недоеденной бастурме.

Цыплаков уселся на свое излюбленное место и заказал весьма скромно — уши поросячьи в уксусе, похлебку курячью шафранную, к ней расстегайчиков с вязигой, куриных пупков на меду, а для основательности шашлык из осетрины по-астрахански да жаворонка с чесночной подливой. Запивать он решил тоже по-простому — имбирным квасом, потом подумал и взял все же штоф анисовой — исключительно для поднятия настроения.

А было оно нынче поганым — навалилось все как-то сразу, черным комом. Тяжело на душе, неспокойно. Скоро ехать в столицу нашей родины, на сессию, а там хоть сдохнуть, но протащить Закон об обороте наркотических средств именно в той редакции, за которую уплачено. Ну а если не выйдет…

«Не бзди, — успокаивал его давеча Гнилой, — там половина наших сидит, пойте хором — будет все мазево». «Да, — вздохнув, Алексей Михайлович влил в себя анисовки и впился зубами в поросячье ухо, — вот и ехал бы сам, босота, не держал бы меня за шестерку».

Квасок был что надо — лился в глотку сам собой. Да и похлебка курячья впечатляла… Выхлебав наваристый, жирный бульон, Алексей Михайлович, однако же, потроха трогать не стал, хватанул еще стопочку анисовой и опять задумался. «Что же все-таки стряслось с Гранитным? Ну замочили, ну взяли общак — бывает, жизнь такая. Да вот только кто? Ни секретарши-суки, ни телохранитель этот его малохольный ничего путного не говорят, не иначе как в долю упали, падлы. Трюмить их надо».

Проигнорировав пупки в меду, депутат принялся за шашлык и, убрав его без остатка, твердо решил перевести все стрелки на Гранитного. Со жмуров взятки гладки. Его же депутатская совесть чиста — контракт с бабками он переслал по назначению и в срок. А потом, не ошибается тот, кто ни хрена собачьего не делает… Чувствуя, что насытился, Цыплаков раскатисто икнул и, одолев лишь половину жаворонка, элегантно сложил крест накрест ножик с вилкой — пусть все знают, что он человек культурный, а значит, уважаемый. Конечно, уважаемый — денег здесь с него не брали, хоть ужрись, так скомандовала местная «крыша»…

Однако депутатское время, как это широко известно, принадлежит народу. Пора было в путь. Прокравшись мимо изувера Ромодановского, который угощался чем-то из огромной кастрюли на пару с Топтыгиным, Алексей Михайлович открыл дверь машины, начальственно нахмурил брови и уселся в подогреваемое анатомическое кресло. От съеденного и выпитого на халяву настроение у него несколько улучшилось. Однако, представив, что его вскоре ожидает, он помрачнел и хмуро скомандовал водиле:

— В Гатчину давай.

При этом оба телохранителя предприняли титанические усилия, чтобы не заржать и, справившись с собой, степенно вздохнули. В Гатчину так в Гатчину, Бельмондо так Бельмондо…

А все оттого, что состояние интимной сферы хозяина было известно им досконально. Сколько ни платили врачам, как ни изгалялись они над несчастным Алексеем Михайловичем, все было напрасно — эрекция к депутату возвращаться не желала. Чего только он ни вытерпел во имя любви — и голодал, и часами парился в сауне, и сосульку ему в зад совали, двадцатипятисантиметровую, до упора. Все испытал. Казалось бы, ничего уже больше и придумать-то невозможно, ан нет — объявилась некая мастерица, лечившая по старинным римским рецептам со стопроцентной гарантией. Не в Риме, правда, в той же самой Гатчине…

Миновав Среднюю Рогатку, «вольво» выбралась из города, взобралась на Пулковскую гору и покатила по Киевскому шляху. Хотя на шипованной резине она держала дорогу отлично, быстро ехать Цыплаков не разрешал — депутатская жизнь у него одна, и расставаться с ней он пока не собирался. Успеется…

Миновали Гатчинские ворота, оставили позади красивейший когда-то парк и, свернув налево, оказались возле двухэтажного особняка с завлекательной вывеской у входа: «Центр нетрадиционных методов лечения». С минуту Цыплаков сидел неподвижно, видимо собираясь с духом, потом крякнул, вышел из машины и начал подниматься по мраморным ступеням к внушительной дубовой двери.

Едва он вошел внутрь, как экипаж сделал музыку погромче, взялся за хозяйский «Давидофф» и разговорился.

— Серый, ты «зубило» белое метрах в пятидесяти сечешь? — спросил водила, молодой, крепкий, с рассеченной левой бровью и широкими разбитыми ладонями.