Книга Словно распустившийся цветок - Сири Митчелл

— В том сундучке, что я привез вам, есть брассия. Настоящая. И когда она зацветет, я обещаю вам, что она будет ничуть не похожа на обожаемую вами иллюстрацию.

— Как бы там ни было, но главным критерием остается типичность, а не то, как выглядит индивидуальный экземпляр.

Шея у него побагровела, и он принялся барабанить пальцами по столу:

— Иначе говоря, вы просите меня представить некоторую идеализированную ложь вместо иллюстрации подлинной правды? – Он подчеркнуто тщательно выговорил все слова.

— Если мы захотим изобразить реальный экземпляр, то можем наткнуться на отклонение, и тогда люди, гуляя по полю в поисках нужного им цветка, просто пройдут мимо…

— Такой цветок можно с куда большей вероятностью отыскать на берегу реки или ручья…

— Они могут прогуливаться вдоль берега, рассчитывая найти повторение того, чего нельзя воспроизвести во второй раз.

— Но это все-таки лучше, чем высматривать то, чего в действительности вообще не существовало. – Он взял в руки перо и вновь принялся рисовать. – Или ваш отец намеревается дать ссылку в своей книге? Предупреждение читателю: проиллюстрированные здесь цветы не имеют никакого отношения к действительности и существуют только в воображении художника?

— Я всего лишь прошу вас сделать свою работу так, как того ожидает от вас мой отец. В противном случае я буду счастлива выполнить ее сама.

Он ничего мне не ответил, и лишь на скулах у него проступили желваки.

* * *

Вместе со своим негодованием мы отправились к мисс Темплтон. Я была уверена, что она поймет меня. Меня провели в гостиную, где я обнаружила, что она что-то рисует с помощью камеры-люциды[53].

— Мисс Уитерсби! Вас послало мне само небо. Прошу вас, присаживайтесь и расскажите, что я делаю неправильно. – Она смотрела сквозь призму на лист бумаги перед ней и пыталась нарисовать щитовник гребенчатый[54], стоявший на столе чуть поодаль. Его отражение падало ей на бумагу. – Боюсь, что он совсем не похож на папоротник, вот только я никак не могу взять в толк почему, ведь все, что от меня требуется, – обвести его контур на бумаге. Поэтому я упросила папу купить мне камеру. – Она немножко подправила призму. – Я начинаю думать, что она испорчена!

Глядя на ее карандашные линии на бумаге, я вынуждена была не согласиться с ней:

— Вы прекрасно скопировали контур.

— Тогда почему он выглядит таким плоским? Таким безжизненным?

— Потому что в нем нет жизни. Смею предположить, что выглядит он так именно потому, что вы рисуете лишь то, что видите.

— Но ведь как раз в этом и заключается изюминка этого хитроумного приспособления! Оно просто яснее показывает мне, что именно я вижу.

— Но если вы не знаете, из каких частей состоит растение, то как вы сможете правильно интерпретировать его? Возьмем, к примеру, вот это. – Я указала на основание растения, где несколько листьев-вайя, казалось, вырастают из одного источника. – Каждый из этих вайев происходит из отдельной ветви корневища. – Взяв ее карандаш, я несколькими штрихами подчеркнула различие между ними. – А вот здесь вы должны быть особенно точны. – Я указала ей на те места, где листья соединялись со стволом. – Они чередуются.

— Они что делают?

— Листья чередуются. Они ведь на самом деле расположены не строго друг напротив друга. А теперь взгляните сюда: вот эта голая часть стебля – совсем не гладкая. Она покрыта чешуйками.

— Ну да, разумеется, но ведь я хотела нарисовать всего лишь общие очертания.

— Папоротник без своих отдельных частей – ничто.

Она со вздохом отодвинула от себя лист бумаги.

— А я так хотела показать что-либо нашему Клубу любителей акварельного рисунка в пятницу!

— Почему бы нет? Если у вас найдется острый нож, я покажу вам, что находится у него внутри, и…

Она взяла растение со стола и переставила его в террарий у окна.

— Если мы все начнем ковыряться в том, что не предназначено для выставления на всеобщее обозрение, то из этого не выйдет ничего хорошего. Придется мне идти туда с пустыми руками. Впрочем, как всегда. Но зато у меня есть одно положительное качество: я умею восхищаться чужими произведениями искусства. Я никогда не медлю с похвалой, если она заслуженна. – Взяв у меня карандаш, она убрала его вместе с рисунком в ящик стола. – Вот, кстати! А почему бы вам не присоединиться к Клубу? У нас всегда так весело. И я уверена, что любой ваш рисунок превзойдет труды миссис Арчер. Ему даже необязательно быть таким уж большим. И тогда кто-нибудь еще сможет завоевать звание «художник месяца», а я поставлю себе в заслугу тот факт, что привела вас.

— Но ведь я – не художник. Я – ботаник. И я не рисую, а иллюстрирую.

— Не волнуйтесь. Никто ничего не заметит. Честное слово. Ведь в любом случае иллюстрация и рисунок – почти одно и то же. Приходите же, прошу вас! К нам приходит настоящий учитель рисования, который и дает нам уроки. А в нашем состязании он будет судьей.

— Думаю, велика вероятность того, что уже в ближайшие дни я вернусь к работе и буду помогать отцу.

— Если так, то забудьте обо всем, а если нет, вы должны пообещать мне, что обязательно придете. И принесете самый большой свой рисунок.

* * *

К пятнице мистер Тримбл все еще благополучно занимал мое место, и я, порывшись в своих последних иллюстрациях, выбрала один очень подробный рисунок картофельной орхидеи и вложила его в папку. Добавив туда же еще несколько чистых листов для рисования, я взяла с собой коробочку с кисточками и красками – каковые, как выяснилось при дальнейшем рассмотрении, мистер Тримбл безнадежно испортил. Для столь аккуратного человека с красками, принадлежащими другим людям, он обращался на удивление беззаботно.

— Я ухожу на заседание Клуба любителей акварельного рисунка.

С таким же успехом я могла бы разговаривать сама с собой, учитывая, что никто не обратил на меня внимания. Вот будут знать, если я возьму да и выиграю звание «художник месяца». Тогда, не исключено, Клуб оставит иллюстрацию себе, а мистер Тримбл сойдет с ума, пытаясь понять, куда же она подевалась.

Я почувствовала, что улыбаюсь.

Быть может, заседание мне все-таки понравится.

По традиции члены Клуба собирались дома у президента. Едва переступив порог, я сразу же увидела мисс Темплтон. Она помахала мне рукой:

— Вот вы где! А я уже начала было волноваться, что вы получили свое место обратно и я останусь совсем одна.

— Еще нет.

— Вот и хорошо! – Она забрала у меня папку и, прикрываясь ею, как щитом, стала пробираться сквозь толпу мужчин и женщин, направляясь по коридору к открытой двери.

Я поспешила вслед за ней, пока толпа вновь не сомкнулась, отрезая мне проход.