Книга Сюрприз под занавес - Галина Гордиенко

Пес сочувствовал хозяйке, временами даже пальцы рук ей вылизывал. И прижимался изо всех сил — поддерживал. Крыс благополучно забыл о своем недавнем преступлении — сгрызенном шлепанце.

Маша слушала сестер и постепенно успокаивалась: дело сдвинулось с мертвой точки. Лелька наконец проснулась и занялась следствием.

Признак колючей проволоки чуть померк, тюрьма отдалилась, тяжелые кандалы потеряли актуальность, Маша очень верила в Лельку Зимину.

Однако мечта разобраться во всем самой еще не умерла в Епифанцевой, поэтому она внимательно прислушивалась к «допросу». И даже кое-что записывала для себя на одном из Динкиных листов. Выделяя главное. И ужасаясь чужому коварству: кто-то прекрасно маскировался!

Завистливо поглядывая на внешне невозмутимую Лельку, Маша пыталась сообразить — по каким критериям подруга собирается вычислить преступника.

Читанные детективы вбили в Машину голову два принципа: виновник чаще всего тот, на кого меньше падает подозрений. Или наоборот — против кого больше улик. Все зависело от автора.

Маша волновалась, не зная какой из этих двух линий придерживаться. Что касается детективов — первая ей нравилась больше, там дольше сохранялась интрига.

Но ведь в жизни, насколько Маша знала, чаще случалось наоборот. За решетку попадал тот несчастный, против кого больше улик. Никто не сомневался в его виновности!

Маша хмурилась: с уликами туговато. Если только расстараться как следует, поднапрячь память…

Томка, мышь серая, добрых два часа тут болтала! Неужто впустую?!

Прибежала Динка и тут же полезла к Маше. Вывалила ей на колени подарки Софи и заставила восхищаться старинными игрушками — «правда, Маша и сама маленькой такими же играла?»

Шепотом!

«Вот что значит хорошее воспитание»,— одобрила Маша, с искренним любопытством изучая многочисленные безделушки.

Маша осторожно перебирала их и не решалась признаться ребенку, что все свои куклы она приобрела уже будучи замужем. Чтоб хоть как-то компенсировать невеселое, нищее детство.

И даже прижимистый Ванька словечка против ни разу не сказал, когда Маша ставила на полку специально изготовленного стеллажа — лично заказывала! — очередную игрушку. Лишь кряхтел и жалостливо хмурился, когда жена прижимала к себе какую-нибудь заморскую Барби или пушистого медвежонка. И намекал, таракан рыжий, что с малышом возиться не в пример интереснее.

Сравнил!

Потом древние игрушки на Машиных коленях сменил тяжелый альбом с рисунками умершей Риты — «жаль ее, да, Маш?»

Маша рассматривала карандашные и акварельные работы и послушно кивала. Некоторые рисунки ей действительно нравились. Порой не верилось, что художник — маленькая девочка, чуть старше Лелькиной дочери.

Динка все картинки уже наизусть помнила, так что ее терпения надолго не хватило. Минут через пять она убежала играть с Крысом.

Однако Маша не отложила альбом. Внимательно прислушивалась к беседе сестер и перелистывала страницы.

Едва ли не впервые в жизни Маша понимала, ради чего Лелька порой «выбрасывала деньги на ветер». И жалела, что сама тратилась лишь на тряпки и драгоценности.

«Тут я пролетела,— угрюмо размышляла Маша, восхищенно рассматривая следующий рисунок, — интеллигентные девицы всегда интересуются искусством. Выделяют денежки на подобные картинки, а не тащатся по-мещански от нового колечка с брильянтом. Или от французского белья. Или итальянской обуви. Потому что морально растут, а я топчусь и топчусь на месте.»

Маша удрученно вздохнула, признавая собственное несовершенство. Полюбовалась следующей зарисовкой, поражаясь мастерством ребенка — или правду говорят, что талантливые дети долго не живут? Бедной Рите, кажется, было чуть больше десяти, когда она попала под машину?

Маша хмуро порадовалась своей бездарности, та гарантировала ей смерть от глубокой старости. Лет эдак в сто двадцать, есть учесть Машины каракули на уроках рисования и полученные за них тройки.

Потом Маша вдруг обиделась за себя и гордо подумала: «Зато я книжки стала читать умные — не только женские романы да детективы. Ванька как их видит, сразу кривится, будто лимон укусил. Не хочет, таракан рыжий, моего роста над собой.»

Маша осторожно провела пальцем вдоль последнего пейзажа и пожалела, что следующие страницы альбома так и остались незаполненными — не успела Рита. Укатился ее мяч на дорогу и…

Страшно.

Стараясь не думать о безвременно погибшей девочке, Маша отложила альбом. Сжала кулаки и сказала себе, привычно гневаясь на отсутствующего и в общем-то безвинного Ваньку: «Но я его сделаю, да.— Это Маша не о Ваньке, а о неведомом преступнике. — И себя сделаю. Вот вернусь домой, и сразу буду по музеям ходить. Или прямо здесь начать? В Питере? Зачем откладывать?»

Маша хмыкнула: «Ну да, я начну… это… морально расти, а меня тут же под белы рученьки, да на нары! Чтоб мне потом те шедевры музейные за колючей проволокой снились. Нет уж, пока ворюга и убийца на свободе, нужно не о высоком думать, а о преступлении. Вот вычислю гада…»

Маша подошла к столу и стала рассматривать Динкины рисунки. Изучала их и опасливо косилась в сторону малолетней Лелькиной дочери.

Маша искренне не понимала, как могла маленькая девочка додуматься изобразить солнце в виде большой печальной рыбы. Та плавала над сплошным серым морем туч и не могла найти окна: земля исчезла.

Круглые глаза рыбы-солнца казались оторопевшей Маше пронзительно грустными. Словно бедняжка кружила подо льдом и просвет в облаках играл роль полыньи. Не отыщет его рыба-солнце и умрет, задохнется от одиночества.

Маша торопливо отвернулась от рисунка. И даже зажмурилась, изгоняя из памяти образ живого и печального солнца. Потом сочувственно посмотрела на Лельку — ну и хлебнет, подруженька, с такой-то дочерью! — и агрессивно воскликнула:

—Хватит переливать из пустого в порожнее!

Динка перестала почесывать Крысу толстенькое пузцо, и пес разочарованно запыхтел. Лелька улыбнулась. Тамара облегченно откинулась на подушки, у нее саднило горло.

—Давайте о деле, — предложила Маша.— Каждый пусть назовет имя подозреваемого, и объяснит — как к этому пришел. А потом мы сравним и может, вычислим настоящего вора. Говорят же — одна голова хорошо…

—А три лучше,— прохрипела Тамара и безнадежно махнула рукой.

Лелька пожала плечами. Ей не хотелось говорить. Лучше бы остаться одной и спокойно обдумать все, что вытрясла из сестры.

Почему-то питерское «дело» вовсе не казалось Лельке простым. Скорее — запутанным. Или нет, оно расслаивалось на два, даже три или четыре дела. Будто каждый из собравшихся приложил руку. Исключая, понятно, Томика. И саму Софи.

Правда, проступки разной степени тяжести.

Лелька запуталась!