Книга Общий враг - Павел Захаров

Когда рассказываешь что-то человеку, собеседнику, даже самому невозмутимому и непробиваемому, волей-неволей, подсознательно ощущаешь, а может быть, даже сам «додумываешь» реакцию, отслеживаешь минимальное, микроскопическое проявление эмоций и обратной связи. Но с камерой-то этого не проходит! Она холодная. Она мертвая. Точнее – не живая. Равнодушная ко всему. Бесстрастная. Бессовестная. Кому-то, конечно, это на руку. Можно сказать и показать ей все, что хочешь и все, что не хочешь. Ноль эмоций. Стоит себе, молчит. Смотрит. Хотя «смотрит» – это все-таки человеческое действие, а тут и вовсе получается что-то непонятное…

Для человека неподготовленного, обычного, беседа на камеру является сложным испытанием. Сколько раз он наблюдал, как записные балагуры и шутники, великолепные рассказчики и страдающие неудержимым словоизвержением (в хорошем, конечно, смысле) начинали заикаться, мычать и пытаться осмысленно связать два слова, едва их просили уделять внимание объективу. Вот по этой простой причине Леонид предлагал Курочкиной денек повременить с началом интервью, ограничиться такими вот, «пиратскими» беседами, в ходе которых человек привыкает к технике, к людям, которые с ней работают.

Леня был доволен, что Родион оказался не из числа тех, кто зажимается перед объективом, но все же было заметно, что парень не может до конца расслабиться, чтобы пошел нормальный, простой разговор без штампов и тщательного подбора правильных слов. Леонид предлагал Наде просто поболтаться следом с камерой в руках, но амбициозная девчонка, конечно же, не послушала своего напарника и предпочла сделать по-своему. Ну что ж, она тут старшая… Глядя на то, что получилось, Леонид соглашался с тем, что вроде бы все нормально, дело пойдет, но что-то его все-таки коробило.

Конечно, без постановочных сцен в передаче было не обойтись, но не стоило забивать все время подобными отрывками. И оператор решил, что обязательно постарается «разбавить изюминкой пресное тесто существования». Устанавливая камеру на зеленый вещевой мешок с трафаретной надписью «Rodion Zakharov», Леонид почему-то вспомнил, как работал на чемпионате мира по бальным танцам.

Во время конкурсной программы, до того как судьи выставили свои оценки, пары танцевали превосходно. Даже далекий от танцев Леонид невольно закусил губу, глядя на то, как они кружатся в вальсе или задорно «выкаблучивают» в латиноамериканской программе. Он даже неожиданно для себя «примерил» роль танцора и с легкой грустью пожалел, что когда-то давным-давно не знал, не увидел, не почувствовал, как это – вот так танцевать. В погоне за медалями пары творили на паркете что-то непередаваемое, но, к изумлению оператора, самое интересное началось уже после того, как танцоры получили свои награды. Призеры выходили и танцевали произвольный танец, просто так, как победители. И Леонид отметил, что именно эти выступления были самыми фееричными, самыми фантастическими по эмоциональности и экспрессии.

Пары работали уже не для судей, даже не для публики. Они работали для себя, зная, что они лучшие. Да какое «работали». Они отдыхали. Они расслабились, чего, конечно, не позволяли себе во время обязательной программы и отдали себя танцу так, как не отдавали во время конкурса. Их ничто не сдерживало, не было границ, правил и ритуалов, которые надо было блюсти. Они отпустили себя в поток танца, сами стали им, вплетя себя в струны музыки и нырнув в волны движения. Зал смотрел, затаив дыхание в каком-то непередаваемом восторге. Судьи, совсем недавно придирчиво рассматривавшие происходящее на паркете, бескомпромиссные профессионалы танца, с такой завистью смотрели на танцующих! А потом был не шум, а гром оваций, не желающий стихать.

Поняв, что лучше всего человек раскрывается тогда, когда над ним не довлеет необходимость делать обязательные реверансы для камеры, Леонид с тех пор всегда старался выбрать такой режим работы и создать такие условия, чтобы человек чувствовал себя максимально естественно. И не только тот, кого спрашивают, но и тот, кто спрашивает.

– Так вот, висел аэростат…

– Зачем? – Леонид подбросил в тлеющий костерок рассказа сухую щепочку вопроса.

– Наблюдение осуществляет. Беспилотники это, конечно, круто, но они же керосина просят. А этот шар поднял – он висит себе и висит.

– Ему на пузо можно повесить технику. Камеры наблюдения, например, или ретрансляторы для обеспечения связи, – Павел, развалившийся на чьем-то лежаке, был, конечно же, «в теме». В руках он держал М-4, которую выпросил-таки у брата. Винтовка была без магазина, но это его не смущало. Он уже успел десять раз, наверное, включить и выключить тактический фонарь, прикрепленный справа от ствола и столько же раз щелкнуть затвором. Особенный интерес у него вызывал коллиматорный прицел и лазерный целеуказатель.

– Да, вешают ему всякую фигню и поднимают на тросе, – продолжал рассказ Родион, – у него грузоподъемность большая. Вообще пузыри разные бывают – есть маленькие, а есть такие здоровенные, что внутри можно автобус поместить. Так вот, подняли такой аэростат, а он возьми да оторвись. То ли не закрепили его как надо, то ли трос оборвался, хрен знает. И понесло его ветром над городом. Нас по тревоге подняли. А мы еще тогда в старом бункере сидели, рядом с «Рустамией», ну, ты, Павлон, знаешь…

Павел кивнул с видом знатока.

– …сержант прибегает, вопит: «Все свободные бойцы! Быстрее! Десять секунд на сборы!» Мы думали – все, пипец, нападение. Сейчас начнется мясорубка! Броники натягиваем, магазины по карманам распихиваем! Адреналина столько, что шоу фонтанов отеля Белладжио – жалкая колонка для питья! Но стрельбы или взрывов нет и мы почему-то не круговую оборону занимаем, а по машинам рассаживаемся. И никто ничего не понимает! Тут нам сержант объясняет: так мол и так, оторвался аэростат, летит в нашу сторону. Ну как объясняет… Орет. Как там у Жванецкого… Этот Багдад! Этот аэростат!

Родион рассказывал эту историю так эмоционально, с таким вдохновением и мимикой, что Леонид с Павлом не смогли удержаться и громко рассмеялись.

– …В общем, надо его ловить. А как его поймаешь? Он летит высоко, да еще и поднимается, похоже… Хоть и видно его хорошо, но тросы-то не по земле волочатся…

– И чего дальше было? – утирая выступившие от смеха слезы, спросил Леонид.

– Целый час по улицам за ним ездили, смотрели, куда он шарахнется.

– А чего, так не сбить, что ли, – Павел поднял винтовку и изобразил выстрел в воздух.

– Так на нем какая-то аппаратура была, миллиона на два долларов. Если бы он долбанулся, то не знаю…

– Так что же, у него, у этого аэростата, не предусмотрено в конструкции никакой страховки для подобных случаев? Если отрыв, то срабатывает клапан и воздух…

– Гелий, – поправил Родион.

– …да не важно. И гелий медленно выходит. Аэростат опускается. Логика подсказывает, что так должно быть.

– Так и было, просто у него, когда был обрыв, что-то коротнуло и предохранитель не сработал.

– И чего вы сделали?

– Ну, в конце концов, сработал, эта надутая хрень опустилась. И мы охраняли его до момента прибытия спецгруппы… Четыре часа сидели. Чтобы местные не растащили.