Книга Магистраль - Евгений Прошкин

Дверь имело смысл запирать при перемещении в будущее. Никак не в прошлое. Это Шорохов осознал, еще не успев толком осмотреться.

А осматривать было особенно нечего: в тесной кабинке, неловко пристраиваясь на унитазе, ворочался мужик — багровый лицом и, как назло, необъятный. Если б синхронизатор не имел запрета на финиш внутри материальных объектов, Олегу пришлось бы выдергивать ногу из чужого тела или наоборот — что-нибудь могли выдернуть из него самого.

— Я выйду… — тактично предупредил он. Багровый медленно моргнул и вдруг заорал таким басом, что у Олега заложило уши. Сорвав задвижку, он выскочил из кабинки, столкнул кого-то у писсуаров и помчался прочь. На пути подвернулась тетка без возраста и практически без пола, почему-то в белом медицинском халате.

— Хулиган! — взвизгнула она, проворно отшатнувшись.

Кассирша зачем-то попыталась его удержать, но не смогла — рука цапнула Олега за джинсы и скользнула по ремню.

За пределы туалета инцидент не вышел, и Шорохов благополучно затерялся в людской массе.

На этот раз ячейка была закрыта, и Олег, боясь сглазить преждевременной радостью, крутанул ручки.

Пакет лежал. Шорохов осторожно, словно воровал тротил, заглянул внутрь — все оказалось на месте: и куртка, и ботинки. Он посмотрел на часы — без десяти десять. Чтобы догадаться, почему в полдень вещей уже не было, особой прозорливости не требовалось.

Прижимая пакет к бедру, Олег пересек зал и вышел к стоянке. Его вдруг посетила шальная мысль, что в этот раз с автобусами может сложиться как-то иначе. Чем «этот раз» отличается от «того», Олег не вполне понимал, но на всякий случай решил проверить.

Безумная надежда на чудо не отпускала его до тех пор, пока он не заметил в толпе своего двойника. Еще один Шорох, с недопитой банкой фанты, напряженно бродил по площади и выискивал взглядом служебные «ЛиАЗы». Автобусов не было.

Большое табло показывало две минуты одиннадцатого, и Олег, оставаясь в тени от навеса, направился к перекрестку.

Зайдя за угол, он обнаружил маленькое летнее кафе на пять столов, почти пустое — приезжим было не до шашлыка, а москвичи вокзалами брезговали. Шорохов отметил, что отсюда просматривается вся автобусная стоянка, и пассажиры в том числе. Если б он знал об этом месте заранее, то предпочел бы сидеть тут, а не болтаться под солнцем, но кафе скрывалось за ровной шеренгой молодых тополей, и с площадки его было не видно.

Олег уже прошел мимо, когда боковое зрение вдруг выделило что-то знакомое.

Под широким тряпичным зонтом сидел мужчина — худой и сутулый, с литровой кружкой пива. Шорохов отстраненно подумал, что именно от крайнего столика и открывается идеальный обзор; соберись он понаблюдать за вокзалом еще — непременно устроился бы тут.

Олег помедлил и, якобы укрывая зажигалку от ветра, снова повернулся. Удобная точка для слежки его не интересовала — с автобусами он уже все выяснил.

Мужчина за столиком. Что-то в нем было… такое, тревожащее…

Лицо скрывалось за огромной кружкой с логотипом очень популярного, но не очень вкусного пива, и это было явно намеренно. Едва сделав глоток, мужчина поднес ко рту щепотку чипсов и опять заслонился, уже другой рукой. К Олегу он сидел боком и вряд ли вообще его видел. Если он и прятался, то, вероятно, от кого-то на площадке.

Шорохова теребила мысль о сборе в Службе и о том, что Лопатин его давно ищет, но ищет не там, однако этот чужой полупрофиль Олега не отпускал.

«Взять бутылочку поменьше, — решил он, — и что-нибудь пожевать. Присесть рядом, вон там, слева. Не будет же этот тип вечно загораживаться. Тогда бы уж газету с дыркой принес, как все нормальные шпионы…»

Шорохов зашел за декоративную оградку с привязанными клеенчатыми листьями.

«А можно еще проще. Гораздо проще».

Он бросил почти целую сигарету в урну и взял новую.

— У вас огонька не будет?…

Мужчина поставил кружку и начал медленно поднимать голову. И прежде чем Олег увидел что-то конкретное — нос или ухо, — он уже знал, кто тут сидит. У крайнего столика под широким рекламным щитом. На угловом месте, идеальном для наблюдения за площадкой, в частности — за Шорохом, который до сих пор шляется с банкой фанты.

Олег положил мужчине руку на плечо.

— Автобусов не будет, — произнес он утвердительно. — Почему?

— Потому, что их не было, — спокойно ответил Иванов.

Он удивился, как будто даже испугался, но быстро пришел в себя и снова стал собой — Иваном Ивановичем, пришибленным и удрученным. Только глаза у него были уже не те. Совсем не те, что Шорохов знал по школе. Хороший мужской взгляд. Уверенный. Как тогда, в красной «девятке».

Олег сел рядом и, почесав под футболкой живот, невзначай показал ремень со станнером. Он не сомневался, что про служебные железки Иван Иванович все еще помнит. Тот кивком дал понять, что не забыл.

— Куда ты пропал? — молвил Шорохов.

— Сижу перед тобой, пью пиво, — бесхитростно ответил Иванов. — А пиво-то здесь поганое…

Вопрос был действительно глупый, Олег не стал спорить. Но он накопил их уже так много, всяких вопросов, что не знал, с чего начать. Спросить хотелось обо всем сразу.

— Я тебе тогда махал, в тачке… — пробубнил он.

— Да, я видел. — Иванов отхлебнул. Продолжать он, кажется, и не собирался.

— Почему ты не остановился? Я же просил! Трудно?!

— Рано.

— Что рано?! Кому рано?…

Иван Иванович занялся исследованием оставшихся в пакетике чипсов. Он был все такой же печальный и нескладный, с длинными, но некрасивыми ресницами, с жилистой шеей и костистым лицом. Выглядел он, как и в школе, на сороковник, не меньше.

«Не о том все, не о том! — одернул себя Шорохов. — Какая тачка?. При чем тут тачка?! Где база? Где я?!»

— Выходить мне было рано, — сказал Иванов после паузы. — Я на Шаболовку ехал.

— Какая еще Шаболовка?! — взорвался Олег. — Что ты мне мозги…

Закончить он не успел. Иван Иванович, поймав его замах, не ясный даже для самого Шорохова — скорее, просто проявление гнева, — отвел ему кисть немного в сторону и чуть вверх, в итоге Олег оказался не в состоянии сдвинуться ни влево, ни вправо, никуда вообще. В следующую секунду он осознал, что не только не может шевелиться, но уже и не желает Иван Иванович вложил ему станнер обратно в пояс и отпустил запястье, Рука Олега, ударившись о пластмассовый подлокотник, повисла тряпкой.

— Тебя… наши не помнят… никто… — выдохнул Шорохов, собирая последние силы, стекающие куда-то вниз, в землю.

— Ну и фиг с ними, с вашими, — беззаботно ответил Иванов, поднимаясь.

Олег ощущал, как воля капля за каплей покидает его тело и как на смену ей приходит восторг — ненужный, неуместный, но такой полный и всепоглощающий… Он вдруг проникся самой горячей любовью не только к птицам, траве и деревьям, но и к каким-то вовсе чуждым объектам вроде стола или жесткого кресла, в котором он расползался. Что уж там говорить о человечестве… Человечество он обожал, и это чувство было столь глубоким, что становилось жутко; мечталось погибнуть в муках за чью-нибудь пуговицу, лишь бы сделать человечеству так же приятно, как было сейчас приятно ему самому.