Книга Канал имени Москвы. Лабиринт - Аноним
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Только… Ему важно было расшифровать пророчества. А там собраны стихи из разных разделов. И очень много противоречий. Я прав, Аква? В этом всё дело?
Девочка с тревогой посмотрела на него.
– Ну, не совсем, молодой человек, – хмурясь, произнёс князь Суворов. Он разглядывал перечёркнутый рукой брата Фёкла фрагмент. – Да, вначале удалено четыре слова, потом два, потом три… Всё верно. Но тогда дальше пойдёт новый круг, снова четыре слова прочь, а там…
– Вот именно! – довольно отозвался Брут. – В этом и дело. Я же говорил, что в названии разделов тоже ключ?! – Он старался выглядеть беззаботным, но на лбу его теперь выступила испарина. – Монах, брат Фёкл, тоже поначалу на это наткнулся и даже успел решить, что обрадовался преждевременно. А потом сообразил. Там немного всё похитрее. Но немного.
– Да, наш добрый хозяин прав, – с опозданием поддакнул Хома, разглядывая рукопись. – Тогда должно быть снова вычеркнуто четыре слова, а там три.
– Скажи, Аква, – спросил Брут. – Из какого раздела «Деяний» этот фрагмент про «невозможно дышать»? Мы уже видели, как он расшифровывается…
– «Деяния Трёх святых», – тут же отозвалась девочка.
– Именно, «Трёх»! Точный порядок слов прежний: вычёркивается четыре слова, два, потом три, и по названию раздела. В данном случае – снова три. Понимаете? «Деяния Трёх Святых».
– Ты хочешь сказать…
Брут кивнул:
– Чтобы найти правильный шифр, надо было очень хорошо знать Книгу. Как брат Фёкл, например. На этом всё построено. Профанам, вроде нас с братом, понять так ничего и не удастся. Вот что мне передал монах перед самой смертью.
– Получается, чтобы расшифровать, надо прежде хорошенько изучить? – с уважением протянул Хома; он проявлял всё больший интерес к происходящему. – Хитро-о-о…
– Да-а… Вроде всё просто, ан… Книга словно специально ждала такого, как брат Фёкл. Кто усомнится, но будет очень хорошо знать её. Даже любить. Трепетно, как святыню. И тому она раскроет свои тайны.
Брут снова пошатнулся, посмотрел на свою руку – ладонь тоже начала белеть. Он заторопился:
– А вот на этом месте монах остановился. Дальше он не успел. Дальше должны будем сделать мы. Давайте: четвёрка, двойка, тройка и номер раздела.
– Братишка, тебе надо прилечь, – обеспокоенно произнёс Хома. – Слаб совсем… И белый снова.
– Давайте! – отмахнулся Брут.
Аква посмотрела на предложенный фрагмент текста. Она увидела, где обрывается линия, последняя линия, проведённая рукой брата Фёкла перед тем, как…
Горечь подступила к горлу девочки. Её наставник, её верный друг, он был старым и добрым, а его убили, подло, предательски, убили, потому что боялись…
– Это из Пророчеств, – Аква проглотила ком. – Последние слова. И всей Книги тоже. Так заканчиваются «Деяния».
«Три вечерних зари соединятся,
Затем укроется небо тьмой,
Лабиринтов свет иссякнет,
Больше спасения Возлюбленным братьям не дав.
Тогда сей день будет пиром Разделённых».
Аква подняла взгляд, в котором плавало всё больше тревоги:
– «…иссякнет», – глухо произнесла девочка. – Я всегда говорила ему, что он старый и… дряхлый. И что он может отпустить моего отца. Если…
– Хорошо. Бери карандаш и вычёркивай, – сказал ей Брут.
Но Аква стала обводить, брать в овал те слова, которые следовало оставить:
«Три вечерних зари соединятся,
Затем укроется небо тьмой,
Лабиринтов свет иссякнет,
Больше спасения Возлюбленным братьям не дав.
Тогда сей день будет пиром Разделённых».
– …соединятся… Лабиринтов… больше… не… будет, – прочитала девочка.
– Так, хорошо. – Брут всё же устало опустился в кресло из плетёной лозы, куда почти насильно пытался усадить его Хома. – Я успел увидеть это в его голове. Полностью так: «Но когда они соединятся, Лабиринтов больше не будет». Именно это позволило брату Фёклу предположить, что Лабиринт может быть разрушен.
– А я же говорил, что у любого молодца должно быть уязвимое место! – с озорной решимостью заключил князь Суворов. – Токмо отыскать требуется. Надо готовить нарочных к молодому гиду. Будем посылать ему вести; может, и успеем. А скажи…
Он посмотрел на Брута, и увиденное заставило князя умолкнуть. Брут обмяк в кресле, запрокинув голову, его глаза закатились, а кожа снова сделалась белой, как снег. А потом Аква вздрогнула. Потому что прозвучал её голос, да только она не раскрывала рта. Это говорил Брут.
– Он старый и дряхлый! А если он не тот, за кого себя выдаёт? Лабиринт?!
Губы Брута зашевелились, словно ему потребовалось что-то прожевать, и он заговорил другим голосом:
– Не смей этого говорить, девочка! Не ровён час услышит кто.
И снова голос Аквы:
– Мне всё равно! Потому что это сможет вернуть мне моего отца.
Аква побледнела, испуганно глядя на Брута.
– Это ведь был голос брата Фёкла. – Князь Суворов внимательно смотрел на неё. – Это был ваш разговор?
Аква перевела тревожный взгляд на хозяина и вжала голову в плечи. Прошептала чуть слышно:
– Это когда мы…
Брут вздрогнул. Дёрнулся ещё раз, как от удара электрическим током. С краешка его губы повисла слюна. Голос стал трескучим, вкрадчивым и злым:
– Дотронься до меня, старик, и всё узнаешь.
– Прочь от меня, демонское отродье! К чему искушаешь?! – это сильный голос брата Фёкла, только теперь он говорил с кем-то другим.
– Дотронься до моей головы. Ведь ты такой же, как я.
– Нет!
– Да. И ты знаешь это. Боишься узнать правду?
– Что там?
– Там?! Конец твоей веры, вот что там.
– Не-ет. – Голос брата Фёкла, но звучит всё более устало. – Тебе не поколебать моей веры. Прочь!
– А ты дотронься! – И хохот, низкий, издевательский, трескучий. – Там конец твоей веры, старик.
Брут замолчал, и Хома тут же обнял его, что-то шёпотом приговаривая.
– Чей это был голос? – быстро спросил Суворов. – Брат Фёкл, с кем он говорил?
Хома осуждающе усмехнулся. Аква была бледна, губы девочки совсем обескровились. Но она сказала:
– Калибан… С ним. Это был голос Калибана.
Нарочные и троянский конь
– Ну как, Калибан, что ты думаешь? – спросил брат Дамиан. – Ты их видел. Ну и?!
– А что беспокоит Светоча Озёрной обители? – Глаза уродца были непроницаемы, и опять прихрамывает. Брат Дамиан хорошо изучил повадки, язык тела своего прислужника: когда хромает не для посторонних глаз, значит, полностью погружён в себя. В большой, почти квадратной, словно грубой лепки голове идёт бурная мыслительная работа. Что ж, далеко не дурной признак – значит, есть, о чём говорить. Но только не тяни.
